Книга осенних демонов - Ярослав Гжендович

— Думаю, да.

— Думаю! Ты освободил ее от матери, не так ли? Мать уже плохо себя чувствует, потому что ее сердце рвется от злости. Она потеряла власть над дочерью. Уже через месяц она умрет, а дочь даже не придет на похороны. Она свободна. От мужа и ребенка тоже. Свободна от закона, от всего. Когда захочет, украдет. Свободна как ветер. Несколько радикальное лечение, не правда ли?

— Ей нужна была помощь.

— Понятно, сынок! Помощь! Поддержка, а не, черт побери, твое идиотское кривое чудо! Ты не заметил, что на своей территории ставишь мир вверх ногами?

— Ты совсем запутал его, — произнес тот спокойный, который перебирал мои диски. — Факты. У тебя есть пациент, с которого все началось. Тебе нельзя лечить этого человека. Даже не думай об этом! Нельзя, понятно? Не твоя это область! Не твой масштаб. — Он наклонился вперед вместе со стулом и посмотрел мне в глаза. На матовой поверхности я увидел очень нечеткое отражение фигуры человека, раскачивающегося на стуле, как червяк на булавке. — Тебе нельзя лечить этого человека, понятно? Произойдет что-то немыслимое, если ты на это решишься. У тебя не было этого пациента. Забудь о нем. Для своего же личного блага. Для блага всех.

И тут я увидел то, чего прежде не замечал, потому что был в состоянии сильного шока. Они боялись. Они были сильно напуганы.

Они боялись того, что я умел, хоть не имел понятия ни как, ни откуда. Но они боялись. Не знали, что со мной сделать.

Собственно, человек, которого вытащили из ванны, голый и мокрый, которому три жутких существа учинили допрос посреди собственной комнаты, должен рехнуться от паники, впасть в истерику или потерять сознание. Ведь это были не воры, не агенты служб, не полицейские. Это были невозможные, несуществующие призраки.

Один их облик переворачивал мир вверх ногами. Зачем обучать детей физике или природоведению? Если человека преследует чужой, который ведет себя как агент спецслужб, значит, никакой науки не существует. Это только кажущаяся правда, иллюзия. Как после такого явления идти на работу? Варить яйцо? Я и в самом деле должен сойти с ума, но они сделали в моей голове что-то такое, что я был абсолютно спокоен. Как камень. Это было лучше транквилизаторов. Страх во мне исчез. Он не существовал. Не осталось паники или инстинкта самосохранения. Были только факты. А они говорили мне об их страхе.

Я чувствовал, что три чудовища испуганы. Они боялись того, что я мог, хотя непонятно как. Они по маловразумительной причине хотели, чтобы я не лечил пожилого человека, мучившегося от непонятных угрызений совести, который просил у меня помощи. Продавца животных, который заразил меня чудесами. Но они и боялись меня убить.

— Ты понял? — это был тот, который меня поджег. Я чувствовал, что еще минута, и он снова это сделает, если мой ответ ему не понравится. А он хотел забрать у меня все то, чем я в общем-то был. А я был психотерапевтом. И впервые в жизни действительно мог помочь людям. Даже если эффекты были далекоидущие, это я сделал пациентов счастливыми.

Я почувствовал в душе гнев.

— Что я должен понять?

— Послушай, — произнес спокойный. Присел на корочки рядом. Говорил со мной, как с ребенком, который нашел револьвер. — Послушай! С тобой произошло нечто, что не должно было произойти. Ладно уж твои пациенты! Ты не помогаешь им, а меняешь их. Убираешь из их сознания блоки, которые они сами себе поставили или которые поставили им. Ты делаешь это случайно, пользуясь силой, мощи которой даже не можешь себе представить. И вызываешь страшные аномалии. Ставишь с ног на голову физику и вселенную. Делаешь дыры в реальности. Это не твоя вина. Это, собственно, случайность. Но этот пациент. Это особенный человек, кто-то, кого ты не должен трогать. Ты не можешь ему помочь. Только он сам в состоянии себе помочь. Даже не приближайся к нему. И ни под каким видом ничего не пытайся сделать. Для своего собственного блага. Для блага всех. Разум этого человека — самая опасная вещь во вселенной.

— Почему?

— Не твое дело! Ты и так не поймешь.

— Почему я должен вам верить? Почему я должен вас слушать?

— Если я скажу тебе, то ты не поверишь. А если поверишь, то сойдешь с ума. Вот так! — Говорящий щелкнул пальцами. — Ты, вероятно, заметил, что мы не из служб безопасности. Поверь, сынок, существуют более важные, более страшные и более опасные дела, чем все тайны этого мира. Если бы ты нашел атомную бомбу и стал бы с ней играть, то это была бы шуточка и дружеский розыгрыш в сравнении с тем, что сейчас происходит.

Он встал. И медленно протянул руку к своим очкам. И тогда гнев и дикий звериный страх, ужас взорвал меня, как бомба. Возможно, он хотел их только поправить. Но было уже слишком поздно. Его голова и тело покрылись трещинами и рассыпались, как раскрошившийся гипс. Внизу находился жуткий, как ацетиленовое пламя, голубой свет, похожий на огонь атомного взрыва. Свет в виде огромного кричащего человека. Светящаяся фигура в ворохе вспышек распалась. В воздухе висел лишь пронзительный крик, высокий, как аварийная сирена. Как крик банши. Все стекла в окнах комнаты рассыпались грудами мелких, как дробленый кристалл, осколков. Во всем районе хором начала выть сигнализация.

А подо мной мягко провалился пол, и я рухнул в бездонный колодец.

Один из самых приятных моментов в жизни, когда ты пробуждаешься от кошмара и видишь вокруг себя обычное и безопасное окружение. Ты дома, все вокруг понятно, освещено солнцем, спокойно. Ужасы и страдания, которые терзали тебя еще минуту назад, оказываются несуществующими. Рассеиваются, как дым. Если после смерти нас ожидает какая-то награда, то понятно, как она выглядит. Все, что было плохим, оказывается в прошлом, становится поблекшим и ложным, как плохой сон.

Я лежал ничком в моей большой ротанговой кровати, солнечные пятна, разорванные рейками жалюзи, осветляли простой чистый вход. Белые стена, простая мебель из дерева и гнутого тростника. Несколько темных африканских украшений. Растения, книги. Моя спальня. Пустая, тихая и приятная. Было пятнадцать минут девятого, среда. Первый пациент только в одиннадцать. А кошмар прошел. Я помнил его ярко и выразительно, он по-прежнему пробирал меня мурашками по коже. Но достаточно было не концентрироваться на нем, и он бледнел, гас, как незакрепленная фотография.

Зубная щетка