И оживут слова (СИ) - Способина Наталья "Ledi Fiona"
— Ты думаешь, тоже? Но времени-то прошло, — послышался нервный голос Радима.
Несколько бесконечных секунд стояла тишина.
— Чисто, — наконец произнес Альгидрас, обжигая дыханием мою кожу. — А время порой неважно, — пробормотал он, отступая на шаг.
Я смотрела на него и пыталась осмыслить облегчение, прорвавшееся в коротком слове «чисто». Он все еще сжимал мою руку, и я поймала себя на мысли, что мне хочется прикоснуться к его лбу, чтобы проверить, действительно ли у него жар. Мгновение прошло. Альгидрас выпустил мою ладонь и попытался наложить повязку заново. Действовал он неловко. Гораздо неуверенней, чем когда развязывал. Когда из-под его рукава показался край еще одной повязки, мое сердце екнуло. Подумала, что у него новая рана, но быстро вспомнила, что это после Серого.
— Дай я, — отстранила его Добронега и ловко перевязала мою руку.
Альгидрас отступил в сторону, опираясь ладонью о стол. Радим не сводил с него напряженного взгляда. Злата тоже. Я же просто ничего не понимала.
— Думал, яд? — словно между делом спросила Добронега.
Альгидрас кивнул.
— На стреле? — уточнила я.
Ответного кивка не удостоилась. Видимо, не заслужила. Но обидеться я не успела ‒ очередная мысль вытеснила из головы все глупости:
— А почему ты подумал про яд? Он был на других стрелах?
Радим дернулся, Альгидрас нахмурился, неохотно поворачиваясь ко мне и явно намереваясь соврать. Если яд и был на стрелах, то в первую очередь на той, которой целились в воеводу, чтобы уж наверняка. Меня обдало холодным потом.
— Радим? — мой голос сорвался.
Радим поморщился и вздохнул, покосившись на ахнувшую Злату. Видимо, не только мне пришла в голову эта здравая мысль.
— На той стреле был яд? — судорожно вздохнув, прошептала Злата.
Радимир обнял ее, погладил по волосам.
— Ну, будет, — проворчал он. — Чуть царапнуло.
— Плечо все изранено: чуть царапнуло, — всхлипнула Злата.
— Ну, Златка… будет. И без того сегодня есть по ком плакать.
Злата прижала ладони к глазам, а я бросила быстрый взгляд на Добронегу. Та стояла, выпрямившись, глядя на сына. Слез не было. В этот момент я поняла, что вряд ли смогла бы вот так. Это сколько же сил нужно иметь!
— Ну, Златка… Ну, — Радимир крепче прижал жену к себе и виновато посмотрел на мать. — Правду говорю: царапнуло. На Всемилку обернулся. А потом Олег… Ну, вы же его знаете, с ученостью его. За нож схватился да давай за все обиды мстить, — неловко пошутил Радим.
Вид сурового воина, смущенно утешающего жену, впечатался в мое сознание намертво. Я понимала, что должна отвернуться, но просто не могла, жадно впитывая зрелище того, как большая рука Радима скользит по Златиным волосам. И я знала, что волосы Златы сейчас цепляются за старые мозоли и что рука у него горячая.
Мое внимание привлекло движение Добронеги. Она шагнула к Альгидрасу, сжала его плечи и притянула к себе.
— Второй раз ты Радимушку спасаешь, — ее голос все-таки сорвался, но она тут же откашлялась, словно устыдившись своего порыва.
Альгидрас от этой фразы словно уменьшился в размерах и неловко пожал плечами. Злата, казалось, только этого и ждала. Вывернулась из-под руки Радима и бросилась к Альгидрасу. Добронега отошла в сторону, приобняла меня за плечи, а Златка, крепко обняв Альгидраса, что-то шептала ему на ухо, беспрестанно всхлипывая. Тот что-то бормотал в ответ, неловко проводя ладонью по ее спине.
— Ну, будет. Ладно, — проворчал Радим.
Зареванная Златка отстранилась от Альгидраса и вдруг обратилась ко мне:
— Спасибо тебе! Спасибо, что Радимушку окликнула.
Я глубоко вздохнула и попыталась придумать достойный ответ на логичный вопрос, который непременно возникнет.
— Как ты поняла, что не Будимир это? — раздался голос Радимира.
И хоть вопрос и был ожидаемым, готового ответа у меня не было. Я не знала, как объяснить то, что почувствовала на берегу. Поэтому я повторила сказанное дружинникам:
— Я… увидела. Мне показалось, что на палубе был тот… один из тех… Знакомый мне. Я не знаю точно. Я не была уверена. Просто…
Я поняла, что начинаю невнятно бормотать, но ничего не могла с собой поделать. Не могла я уверенно врать под пристальным взглядом Радимира. Не сейчас. Спасла меня Добронега. Отодвинувшись от меня, она повернулась к Альгидрасу, напряженно смотревшему мне в лицо, словно пытавшемуся уличить во лжи:
— Олег… там Улеб тебя дожидается.
Альгидрас резко вскинул голову, чуть поморщился и скользнул ладонью по повязке.
— К Радогостю?
Добронега кивнула. Альгидрас оглянулся на оставленный угол: стружки на ткани, валяющийся на полу резец. Мне показалось, что он тянет время.
— Я приберу, — тут же воскликнула Злата. На что Альгидрасу оставалось только кивнуть и выйти из комнаты.
— Это как же должно быть худо, что Любава согласилась Олега позвать, — ни к кому не обращаясь, пробормотала Злата, осторожно поднимая ткань за края, чтобы не рассыпать стружки.
— Худо, — устало отозвалась Добронега. — Нутро взрезано. Тут уж на любое чудо понадеешься.
— Он и не из такого живым выходил, — упрямо произнес Радим.
Добронега только покачала головой:
— Не нынче.
— А Олег поможет? — негромко произнесла Злата, вглядываясь в лицо Добронеги.
— Разве только чудо случится, — покачала головой та, устало опускаясь на лавку.
***
Чуда не случилось. Проснувшись утром после ночи глубокого сна, вызванного какими-то отварами, я встретилась с осунувшейся Добронегой.
— Радогостя Перун прибрал, — негромко пояснила она.
Я опустила взгляд, подумав о том, что смерть здесь действительно оказалась настоящей. И от того, что она проходила вот так, фоном, в словах Добронеги и слезах Златы, она не становилась менее страшной. Наоборот. А еще я внезапно вспомнила, почему мне показалось знакомым это имя. Его не раз и не два упоминал Улеб. Радогость был его единственным сыном.
Весь следующий день в Свири стучали топоры, готовя погребальные костры. Звук тревожно плыл над городом, и мне нестерпимо хотелось заткнуть уши. Казалось, что сегодня даже собаки лают громче обычного, а ветер, наоборот, шумит тише, словно для того, чтобы слышать рвущие душу звуки. Весь день я провела дома. Рука болела, все время хотелось пить и настроение стремительно приближалось к отметке «ниже среднего».
Пришедший поутру Радим запер Серого в загон, потому что двери в дом Добронеги сегодня не закрывались. Без конца кто-то приходил, уходил. Я предложила свою помощь, и Добронега, бросив на меня быстрый взгляд, велела раскладывать мази по горшочкам. Этим я полдня и занималась. Видимо, раненых было больше, чем я могла себе представить. От тревожного и выматывающего ожидания чего-то плохого я устала настолько, что к вечеру мне уже было все равно, приедет ли когда-нибудь князь, привезет ли он сына, нужно ли за кого-то замуж выходить… Меня накрыла такая апатия, какой я еще ни разу не испытывала.
Единственное, что вызывало интерес: чем закончилось дело с кораблем? Почему квары приплыли на корабле Будимира? Но, понятное дело, даже если бы я и спросила, ответа вряд ли бы дождалась. Ибо не женское это дело. В тот день я очень четко поняла разницу между мужчинами и женщинами в этом мире. Так, женщины сновали по городу с лекарствами, а мужчины занимались чем-то малопонятным за стенами дружинной избы. Носившиеся туда-сюда дети сообщили о нескольких гонцах, то ли прибывших, то ли уехавших. В общем, у мужчин жизнь шла полным ходом, а я все раскладывала и раскладывала мазь, которая, к слову сказать, вообще не помогала от боли в руке.
На следующее утро я проснулась поздно и с облегчением поняла, что топоров не слышно. Впрочем, облегчение тут же сменилось осознанием того, что сегодня будет церемония сожжения погибших, а это само по себе радости не прибавляло. Да еще рука болела адски. Я с тревогой пощупала пальцы. Горячими они не были, а то я уж всерьез опасалась чего-нибудь типа гангрены. Робко пожаловалась на боль Добронеге. Та проверила рану, сменила мазь, наложила новую повязку и сказала, что все хорошо. В последнем заявлении я искренне усомнилась. А еще вспомнила Альгидраса, которого и собака покусала, и ранило через несколько дней. Это как же у него все болит-то? И у Радима. Попыталась расхрабриться от этой мысли, но получилось плохо. Они-то привычные. А я в жизни ни одной серьезной травмы не получала.