Рэй Брэдбери - О скитаньях вечных и о Земле

В ту же ночь, в час, когда луна принялась обкусывать пряные сосновые шишки, Старуха извлекла из складок сво-его просторного синего платья длинную серебряную иголку. Твердя про себя: "Хоть бы сбылось, хоть бы сбылось", она крепко-крепко сжала пальцами холодную иглу и тщательно прицелилась в мертвую летучую мышь.

Она уже давно привыкла к тому, что, несмотря на все ее потуги, всяческие соли и серные пары, ворожба не удается. Но как расстаться с мечтой, что в один прекрасный день начнутся чудеса, фейерверк чудес, алые цветы и серебряные звезды -- в доказательство того, что Господь простил ее розовое тело и розовые грезы, ее пылкое тело и пылкие мысли в пору девичества. Увы, до сих пор Бог не явил ей никакого Знамения, не сказал ни слова, но об этом, кроме самой Ста-рухи, никто не знал.

– – Готов? -- спросила она Чарли, который сидел, обхва-тив поджатые стройные ноги длинными, в пупырышках, ру-ками, рот открыт, зубы блестят…

– – Готов, -- содрогаясь, прошептал он.

– – Раз! -- Она глубоко вонзила иглу в правый глаз мы-ши. -- Так!

– – Ох! -- крикнул Чарли и закрыл лицо руками.

– – Теперь я заворачиваю ее в полосатую тряпицу -- вот так, а теперь клади ее в карман и носи там вместе с тря-пицей. Ну!

Он сунул амулет в карман.

– – Чарли! -- испуганно вскричала она. -- Чарли, где ты? Я тебя не вижу, сынок!

– – Здесь! -- Он подпрыгнул так, что свет красными бли-ками заметался по его телу. -- Здесь я, бабка!

Он лихорадочно разглядывал свои руки, ноги, грудь, пальцы.

– – Я здесь!

Она смотрела так, словно полчища светлячков мельте-шили у нее перед глазами в пьянящем ночном воздухе.

– – Чарли! Надо же, как быстро пропал! Точно колибри! Чарли, вернись, вернись ко мне!

– – Да ведь я здесь! -- всхлипнул он.

– – Где?

– – У костра, у костра! И… и я себя вижу. Вовсе я не невидимка!

Тощее тело Старухи затряслось от смеха.

– – Конечно, ты видишь сам себя! Все невидимки себя видят. А то как бы они ели, гуляли, ходили? Тронь меня, Чарли. Тронь, чтобы я знала, где ты.

Он нерешительно протянул к ней руку.

Она нарочно вздрогнула, будто испугалась, когда он ее коснулся.

– – Ой!

– – Нет, ты и впрямь не видишь меня? -- спросил он. -- Правда?

– – Ничего не вижу, хоть бы один волосок! Она отыскала взглядом дерево и уставилась на него блестящими глазами, остерегаясь глядеть на мальчика.

– – А ведь получилось, да еще как! -- Она восхищенно вздохнула. -- Ух ты! Никогда еще я так быстро не делала невидимок! Чарли, Чарли, как ты себя чувствуешь?

– – Как вода в ручье, когда ее взбаламутишь.

– – Ничего, муть осядет. -- Погодя, она добавила: -- Вот ты и невидимка, что ты теперь будешь делать, Чарли?

Она видела, как озорные мысли вихрем роятся в его голове. Приключения, одно другого увлекательнее, плясали чертиками в его глазах, да по одному только его широко раскрытому рту было видно -- что значит быть мальчиш-кой, который вообразил, будто он горный ветер.

Грезя наяву, он заговорил:

– – Буду бегать по хлебам напрямик, забираться на самые высокие горы, таскать на фермах белых кур, поросенка увижу -- пинка дам. Буду щипать за ноги красивых девчо-нок, когда спят, а в школе дергать их за подвязки.

Чарли взглянул на Старуху, и ее сверкающие зрачки увидели, как что-то скверное, злое исказило его лицо.

– – И еще много кой-чего буду делать, уж я придумаю, -- сказал он.

– – Только не вздумай мне козни строить, -- предупреди-ла Старуха. -- Я хрупкая, словно весенний лед, со мной грубо нельзя.

Потом прибавила:

– – А как с твоими родителями?

– – Родителями?

– – Не можешь же ты таким вернуться домой. Ты ж их насмерть перепугаешь! Мать так и шлепнется в обморок, будто срубленное дерево. Очень им надо на каждом шагу спотыкаться о тебя, очень надо матери поминутно звать: "Чарли, где ты?" -- а ты у нее под носом!

Об этом Чарли не подумал. Он малость поостыл и даже прошептал: "Господи?", после чего осторожно ощупал свои длинные ноги.

– – Ох, и одиноко тебе будет. Люди станут смотреть прямо сквозь тебя, как сквозь стеклянную банку, толкать, пихать на ходу -- ведь тебя же не видно. А девчонки-то, Чарли, девчонки…

Он глотнул.

– – Ну, что девчонки?

– – Ни одна и глядеть на тебя не захочет. Думаешь, им нужно, чтоб их целовал парень, если ни его, ни губ не видать!

Чарли озабоченно ковырял землю пальцами босой ноги. Он надул губы:

– – Все равно хоть немного побуду невидимкой. Уж я позабавлюсь! Буду осторожным, только и всего. Буду дер-жаться подальше от фургонов и коней. И от отца подальше, он как услышит шорох какой, сразу стреляет. -- Чарли морг-нул. -- Я же невидимка, вот и влепит он мне заряд крупной дроби, очень просто, почудится ему, что белка скачет на дворе, и саданет. Ой-ой…

Старуха кивнула дереву:

– – А что, так и будет.

– – Ладно, -- рассудил Чарли, -- сегодня вечером я по-буду невидимкой, а завтра утром ты меня по-старому сде-лаешь, решено?

– – Есть же чудаки, выше себя прыгнуть стараются, -- сообщила Старуха жуку, который полз по бревну.

– – Это почему же? -- спросил Чарли.

– – А вот почему, -- объяснила она. -- Не так-то это просто было, сделать тебя невидимкой. И теперь нужно время, чтобы с тебя сошла невидимость. Это как краска, сразу не сходит.

– – Это все ты! -- вскричал он. -- Ты меня превратила! Теперь давай ворожи обратно, делай меня видимым!

– – Тише, не кричи, -- ответила Старуха. -- Само сойдет помаленьку, сперва рука покажется, потом нога.

– – Это как же так -- я иду по горам, и только одну руку видно?

– – Будто пятикрылая птица скачет по камням, по еже-вике!

– – Или ногу?..

– – Будто розовый кролик в кустах прыгает!

– – Или одна голова плывет в воздухе?

– – Будто волосатый шар на карнавале!

– – Когда же я целым стану?

Она прикинула, что, пожалуй, не меньше года пройдет. У него вырвался стон. Потом он захныкал, кусая губы и сжимая кулаки.

– – Ты меня заколдовала, это все ты, ты наделала. Теперь мне нельзя бежать домой! Она подмигнула:

– – Так оставайся, живи со мной, сынок, тебе у меня будет вот как хорошо, уж я тебя так баловать да холить стану.

– – Ты нарочно это сделала! -- выпалил он. -- Старая карга, вздумала удержать меня! И он вдруг метнулся в кусты.

– – Чарли, вернись!

Никакого ответа, только топот ног по мягкому темному дерну да сдавленный плач, но и тот быстро смолк вдали. Подождав, она развела костер.

– – Вернется, -- прошептала она. И громко заговорила, убеждая сама себя: -- Будет у меня собеседник всю весну и до конца лета. А уж тогда, как устану от него и захочется тишины, спроважу его домой.

Чарли вернулся беззвучно вместе с первым серым про-блеском дня; он прокрался по белой от инея траве туда, где возле разбросанных головешек, точно сухой обветренный сук, лежала Старуха.