Урсула Цейч - Говорящий с ветром

Тогда, в момент рождения, магия вошла в мое тело. Впервые этот факт я осознал в одиннадцать лет, в тот самый момент, когда отец собирался меня убить. Конечно, оценить события в полном объеме тогда я еще не мог, для этого предстояло повзрослеть. Зато я почувствовал свою власть над ним и свое желание этой властью воспользоваться. Позволить ей осуществиться.

Я послал ему мысль, и он срывающимся голосом описал созданную мной картину: змея проползла по его ноге, забралась на голову; извиваясь, остановилась возле уха, потом заползла внутрь, а оттуда в мозг, где и свернулась клубочком. Потом вдруг расправила свои мощные мускулы и раздавила этот самый мозг.

Отец заорал. Он верил в то, что я ему показывал, считал, что это происходит на самом деле. Он упал, руки и ноги его затряслись, он катался по полу и кричал, черная кровь текла у него изо рта, носа и ушей. А я стоял рядом и, не двигаясь, следил за его смертельной схваткой с самим собой, поверить в реальность которой его заставил я, и подробнейшим образом рассказывал, что именно с ним происходит и что будет дальше.

Стоило мне сказать, что сейчас она уничтожает остатки его мозга, после чего он умрет, тут же все и произошло. Его сотрясаемое судорогами тело размякло, крик резко оборвался, взгляд потух. Он был мертв, и это сделал я исключительно силой своей воли.

После этого семья не захотела иметь со мной ничего общего. Хотя все и обрадовались, что отец умер, но то, как это произошло, навечно опалило ужасом их сердца. Я получил собственную маленькую хижину на ходулях, потому что никто не осмелился выгнать меня на болота: вдруг и на него свалится то же самое проклятие. Они приносили мне достаточно еды и питья, так что больше уже я не испытывал лишений и делал все, что хотел. Это нравилось мне несколько лет, в течение которых я в основном изучал пределы своих магических возможностей.

Когда мне исполнилось девятнадцать, мимо проходили охотники на драконов. Они сообщили нам, что люди начали сопротивляться воздушным тиранам. И пару раз у них уже получилось. Значит, драконы не непобедимы! Этот факт вселил в души людей мужество, постепенно они расхрабрились настолько, что начали совершать вылазки из своих жалких домишек и нор.

Я увидел свое предназначение: люди должны получить право беспрепятственно расселиться по миру. Дни наших страданий в глубоких топях болот и ледяных пустынях гор подходили к концу. Впереди засияла надежда на лучшие времена.

— Вам нужна магическая подмога, — сказал я.

Огромного роста и силы охотники уставились на меня.

— Твоя, что ли, жалкая пичуга? — спросил один, громко смеясь. — Да ты свалишься от первого же порыва его дыхания!

— Тогда позаботьтесь о моем теле, чтобы оно стало таким же большим и сильным, как у вас, — ответил я. — Дух мой уже давно готов тягаться с вашими.

Они смеялись до слез и пришли к выводу, что я страдаю манией величия. Но их предводитель, который долго и внимательно смотрел мне в глаза, прервал их смех:

— Возьмем его с собой.

Все удивленно замолчали. Наконец один выразил общее мнение:

— Он будет болтаться под ногами и мешать нам.

— Если он окажется слишком слабым, значит, сгинет по дороге, — возразил их предводитель. — Это его решение. Но в его глазах я вижу сильную волю, думаю, он знает, что делает.

Они взяли меня с собой, правда, с сомнением пожимая плечами и посмеиваясь.

Я ни с кем не попрощался.

И болот уже никогда больше не видел.

Горен подскочил. Со стоном схватился за горячую голову. Раскаленный молот с безумной частотой стучал внутри черепа. Тело покрылось потом и тряслось от лихорадки. Спина горела; стоило прикоснуться к ране, и все тело пронзала дикая острая боль. И он вскрикивал.

Он слышал, что сосед все время его зовет, а ответить не мог. Распухший язык приклеился к нёбу, он испытывал адские муки от жажды, но питья не было. Перед глазами все плыло, но он все-таки заметил, что на улице до сих пор (вернее, снова) день. Он понятия не имел, сколько времени прошло, но надеялся, что прямо сейчас за ним не придут. Он чувствовал себя столь больным и слабым, что ни за что бы не смог встать. Ум его был смущен и напуган, потому что лихорадочные видения казались предельно реальными, но одновременно и бесконечно далекими, как давно исчезнувший мир, существовавший около тысячи лет назад. Но все представлялось таким живым, словно он сам был непосредственным свидетелем. Утонувший болотный город на ходулях. Желтый туман, мириады комаров. Хохочущие, сверкающие зубами охотники на драконов, их дорогие тяжелые доспехи, огромные мечи и копья. Закованные в доспехи лошади были меньше, но гораздо тяжелее Златострелого, с огненными глазами и паром из ноздрей.

Горен видел, как они охотятся на дракона, и сам при этом присутствовал; ощущал, как трясется лошадиный круп, чувствовал запах тухлятины, шедший от покрытого чешуей дракона, летающего прямо над ними, его тело было утыкано копьями, с них свисали канаты, которые крепились к седлам. Их было достаточно много, чтобы помешать дракону улететь или утащить с собой лошадей и всадников. Охотники продолжали метать в чудовище копья, а потом и сетки, чтобы запутать крылья.

А затем, буквально через несколько секунд, истекающий кровью дракон бросился вниз и грохнулся на землю. Раздался страшный гул, и поднялись целые столбы пыли. Во все стороны полетели камни, хорошо обученные лошади напряглись, среагировав на натяжение канатов. Мужчины соскочили с седел, вытащили мечи и топоры и побежали, уклоняясь от ударов, вперед к ороговелой голове, а потом рубили по шее до тех пор, пока голова не отлетела от туловища. Кровь брызнула гигантским фонтаном, орошая окрестности теплым красным дождем. Тело еще несколько минут дергалось, длинная шея поднялась в воздух, а потом свалилась на землю, исторгнув последнюю порцию крови.

Втроем они подняли гигантский череп дракона, на котором все еще сверкали холодным блеском глаза.

Охотники радовались, смеялись и хлопали друг друга по плечу.

Лихорадочно блестевшими глазами Горен посмотрел на свою руку, с которой стекала кровь, как будто он сам выкупался в крови дракона. Он сел на корточки, съежился, обхватив себя руками.

«Прах прародителей, что со мной происходит, — молился он, — пусть оно прекратится…»

Но тут его юное истерзанное тело еще раз покрылось волнами лихорадочного пота, и мозг его погрузился в шаткие сумерки, он не спал, но и не бодрствовал, его сотрясали приступы жуткого, как огонь, жара.

Малакей

Первый дракон! Сердце мое переместилось куда-то к горлу, я, с ног до головы вымазанный кровью, шатаясь, шел по мягкой, пропитанной той же кровью земле и смеялся от счастья. Никогда еще я не испытывал столь сильного возбуждения от ощущения собственной силы, даже когда казнил своего отца. В ту пору я был еще невинным ребенком, который по-настоящему не знал, что творит, и просто действовал, как загнанный в угол зверь.