Джин Вульф - Пыточных дел мастер

— На свете есть город под названием Тракс. Тракс, Град Без Окон. Их архон — он зовется Абдиесом — прислал официальное прошение в Обитель Абсолюта. Там гофмаршал переслал его кастеляну, а тот уж вручил мне. Траксу настоятельно необходим человек на ту должность, которую я описал. Ранее там просто миловали кого-нибудь из приговоренных при условии, что он возьмется за эту работу. Теперь же провинция насквозь пропитана ядом измены, и местные власти решили отказаться от своей обычной практики, так как названная должность предполагает определенную степень доверия.

— Понимаю, — сказал я.

— В прежние времена члены гильдии уже дважды отправлялись в удаленные селения, однако были ли их случаи подобны твоему — хроники о том умалчивают. Как бы там ни было, прецедент был создан, и это — выход из сложившегося на сегодняшний день неприятного положения. Ты отправишься в Тракс, Северьян. Я приготовил рекомендательное письмо к архону и его советникам. В нем сказано, что ты весьма искушен в нашем ремесле — для подобного городишки это не будет преувеличением.

Я уже успел смириться с тем, что натворил, но, сидя перед мастером Палаэмоном и старательно изображая подмастерье, единственное желание которого — повиноваться воле старших, вдруг ощутил новый прилив жгучего стыда. Стыд этот был не так силен, как прежний, причиной коему послужило бесчестье, причиненное мною гильдии, однако жег он даже больнее, ибо я еще не привык к нему, в отличие от того, первого. Я был рад тому, что ухожу — ноги мои уже предвкушали ласку мягкой зеленой травы, глаза — красу незнакомых пейзажей, а легкие — новый, чистый воздух далеких, безлюдных земель. Я спросил, где находится Тракс.

— Вниз по Гьоллу, — ответил мастер Палаэмон. — На морском побережье. — Тут он осекся, как часто случается со старыми людьми. — Нет-нет; что я говорю… Вверх по Гьоллу, конечно же.

Сотни лиг морских волн, песчаный берег и протяжный крик морских птиц, на миг представившиеся мне при первых словах мастера, поблекли и исчезли. Мастер Палаэмон извлек из шкафа карту, развернул ее передо мной и сам склонился к ней так, что линзы, без помощи которых он вовсе ничего не разобрал бы, едва не касались пергамента.

— Вот, — сказал он, указывая на точку возле устья небольшой речки, у нижних ее порогов. — Имея деньги, можно было бы нанять лодку. Но тебе, в силу своего положения, придется идти пешком.

— Понятно, — ответил я.

Нет, я не забыл о золотой монете, данной мне Водалусом и надежно припрятанной, однако хорошо понимал, что не могу воспользоваться благами, которые можно оплатить ею. Волею гильдии я должен покинуть Цитадель, имея в кармане не больше, чем обычный молодой подмастерье. Ради чести и славы гильдии я был должен идти пешком.

Но понимал я и то, что это несправедливо. Не видя той женщины с прекрасным, совершенным лицом, не заработав этой монеты, я, скорее всего, ни за что не принес бы Текле нож и сохранил бы свое место в гильдии. В каком-то смысле я продал за эту монету свою собственную жизнь…

Что ж, хорошо. Старая жизнь — позади…

— Северьян! — воскликнул мастер Палаэмон. — Ты меня не слушаешь. В классе ты никогда не отличался невниманием.

— Прости меня, мастер. У меня столько разного в мыслях…

— Несомненно. — В первый раз за время нашей беседы он действительно улыбнулся и на миг снова стал старым мастером Палаэмоном моего детства. — Однако же ты пропустил такой хороший совет на дорогу! Придется тебе идти без него… хотя ты все равно тут же забыл бы все. О дорогах тебе известно?

— Я знаю, что ими запрещено пользоваться. Ничего более.

— Дороги закрыл автарх Марутас — еще во времена моей юности. Движение способствует бунту… К тому же он хотел, чтобы товары ввозились и вывозились из города по реке — так легче облагать торговцев налогом. С тех пор этот закон остается в силе, и, как я слыхал, через каждые пятьдесят лиг установлены редуты. Но все же дороги сохранились. Говорят, кое-кто пользуется ими по ночам, несмотря на весьма плачевное их состояние.

— Понятно… Дорогой — закрыта она или нет — идти все же легче, чем по бездорожью.

— Сомневаюсь в этом. Я лишь пытался предостеречь тебя от соблазна. Дороги патрулируются уланами, имеющими приказ убивать всех нарушителей. Обладая вдобавок правом на все имущество последних, они вряд ли очень уж склонны выслушивать оправдания.

— Я понимаю, — сказал я, гадая про себя, откуда мастер Палаэмон так много знает о путешествиях.

— Вот и хорошо. Полдня уже прошло; если хочешь, можешь переночевать в гильдии и отправиться в путь завтра поутру.

— Переночевать в камере?

Мастер Палаэмон кивнул. Я отлично понимал, что он едва может разглядеть мое лицо, и все же чувствовал, что он каким-то образом внимательно изучает меня.

— Тогда я уйду сейчас.

Я изо всех сил старался вспомнить, что нужно сделать, прежде чем навсегда покинуть нашу башню. В голову ничего не приходило, однако что-то, несомненно, сделать следовало.

— У меня есть стража на сборы? По истечении этого времени я уйду.

— Да, это время я легко могу даровать тебе. Но перед уходом вернись сюда — я хочу дать тебе кое-что. Хорошо?

— Конечно, мастер.

— И будь осторожен, Северьян. В гильдии много твоих друзей, но есть и другие, считающие, что ты обманул наше доверие и не заслуживаешь ничего, кроме мучительной смерти.

— Благодарю тебя, мастер, — ответил я. — Эти, последние, правы.

Скудные мои пожитки уже лежали в камере. Увязав их в узел, я обнаружил, что тот вышел совсем маленьким, и его легко можно спрятать в висевшую на моем поясе ташку. Движимый любовью и сожалением о случившемся, я спустился к камере Теклы.

Камера еще пустовала. Кровь была отмыта, но на металлическом полу темнело большое пятно кроваво-красной ржавчины. Платья ее и косметика исчезли, но те четыре книги, принесенные мной год назад, лежали на столике вместе с прочими. Я не смог одолеть соблазна взять одну — в библиотеке их столько, что одного-единственного томика ни за что не хватятся. Рука моя сама собой потянулась к книгам, но тут я понял, что не знаю, какую из них выбрать. Книга о геральдике была самой красивой, но слишком большой, чтобы брать с собою в дальнюю дорогу. Книга о теологии была самой маленькой — но и та, в коричневом переплете, ненамного больше… В конце концов ее я и выбрал, предпочтя теологии сказания исчезнувших миров.

После этого я взобрался на самый верх башни — мимо складов, к артиллерийской площадке, где осадные орудия покоились в колыбелях из чистой энергии, и еще выше, в зал со стеклянной крышей, серыми экранами и креслами странной формы, и дальше, по узкому трапу, пока не выбрался, распугав черных дроздов, испятнавших небо, на самую крышу.