Алексей Игнатушин - Псы, стерегущие мир

– И немного наклонись.

Глава двенадцатая

От громкого скрипа сердца застыли. Изба задрожала, клацнула бревнами, сруб с треском оторвался от земли. В лесу заухало. Черепа застучали зубами, будто свора голодных детей ложками.

Лют позабыл о ране, глазами впился в два изломанных посредине столба под срубом. Чешуйчатые столбы шевельнулись; изба, гремя бревнами, повернулась; в стороны полетели комья земли. Лют перевел взгляд с трехпалых лап, увенчанных гигантскими когтями, на дверь с прибитым черепом.

Куриные ноги еще раз переступили и вытянулись в струнку – изба со скрипом накренилась. Внутри загрохотало: бились горшки, сдавленно ругались, оглушительно визжал поросенок. Дверь слетела с петель, из нутра выпал ком грязной рухляди, сверху рухнул визжащий свин, скатился кубарем на землю, копытца простукали по утоптанной земле, и визг затих за стеной деревьев.

Буслай от души расхохотался. Лют глянул на него, как на пришибленного. Воевода сплюнул под ноги. Отроки с Нежеланом переглянулись испуганно.

Ком рухляди зашевелился. Буслай поперхнулся смехом, отроки попятились, лошади попытались вырваться. Из вороха шкур проглянул горящий ненавистью глаз, смерил пришлых. К щеке Буслая будто приложили раскаленную болванку, и он с криком схватился за лицо. Воевода загородил гридня.

Лют невольно отступил, когда фигура в лохмотьях встала вровень со Стрыем. Отроки глянули на уродливое лицо с закушенной кривым зубом верхней губой, бельмом на глазу, носом крючком, как у влетевшего в скалу орла. Отроки в страхе попятились и схватили обереги.

Лют брезгливо смотрел на спутанные космы, в носу зачесалось от вони. Когда старуха шевельнулась, полы ее одеяния распахнулись, и Нежелан крикнул ошеломленно:

– Вот это титьки!

Воевода глянул строго, и бедовик умолк. Стрый поглядел на хозяйку диковинной избы и согнулся в поклоне:

– Здрав будь, Ягйнишна.

Буслай распахнул рот: как это воевода ухитрился выгов… выговр… тьфу!.. сказать?

Старуха недовольно уставилась на Стрыя, верхняя губа приподнялась, обнажив ряд острых зубов, белых, как снежные пики. Ноздри, такие же волохатые, как у воеводы, шумно втянули воздух. Прозвучал противный до жути скрипящий голос:

– Какие гости пожаловали! С добром али с худом?

Лошади задрожали при первых звуках, рванулись из рук, но Баба-яга шикнула – и двор покрылся конскими статуями. Гором сердито всхрапнул. Ночь заполыхала огнем лошадиных глаз. Яга с интересом уставилась на угольного коня, посмотрела на воеводу. Стрый кивнул.

– Вижу, гости непростые пожаловали. Сказывайте: дело пытаете аль от дела мытаете?

Буслай вставил из-за плеча воеводы:

– А как же гостей напоить-накормить, в баньке попарить, а потом вопросы задавать?

– Да где ты баню видишь? Наслушаются сказок, озоруют, – проворчала старуха.

Яга глянула злобно. Буслай отшатнулся от бельмового лица, к горлу подкатил рвотный комок. Стрый несильно съездил гридня по затылку, а к Яге обратился с почтением:

– Извиняй, матушка, нерадивого, в детстве головой ушибся, да леший вихрем обошел, вот и лепит невесть что. Худого не сделаем, пусти переночевать, а харч свой имеется.

Испещренное морщинами лицо смягчилось, бельмо будто прояснилось, огненная злоба в здоровом глазу утихла. Буслай зашипел сердитым котом, но Лют наступил ему на ногу, глянул свирепо, и гридень притих.

– Давненько гостей не привечала, – проскрипела Яга. Буслай поежился от взгляда. – Да, много воды утекло. Как всюду был лес, так молились, обряды свершали, а стоило на плешах Великого Леса покопаться в земле, как червям, так в нечисть записали.

Стрый горестно развел руками, в глазу бабки мелькнула грусть.

– Ладно, родич, проходи в хату, подельников тоже приму.

Отряд вздрогнул, на Стрые скрестились пять изумленных взглядов. Воевода строго зыркнул из-под бровей, а Яге отвесил поклон:

– Благодарствую, матушка.

Старуха довольно оскалилась. Бегающие глаза конских соляных столпов наполнились страхом. Яга глянула за спины, махнула рукой. Гридни сморщились от волны вони.

– Ступай, касатик, не пригодилась помощь.

Нежелан смутился под ошеломленными взглядами, вопросительно уставился на Ягу. Лют присмотрелся внимательней к ночи за тыном, волосы на затылке шевельнулись.

Стук копыт. Глаза с трудом вычленили движущийся кусок мрака – от избушки удалялся черный всадник на коне, чернее Горома. Ветерок донес звук вложенного в ножны меча. В ночи вспыхнули ярко две серебряные звезды – всадник смерил путников через плечо взглядом, полным угрозы. Обратного поворота шеи никто не заметил, просто звезды растворились во тьме.

Ноги отроков задрожали, мышцы скрутила судорога. Лют с Буслаем держались на воинской гордости. Нежелан, похоже, потерял сознание, но устоял на ногах потому, что держался за поводья остолбеневшей лошади. Стрый понимающе переглянулся с бабкой. Усмехнулись. Лют с холодком отметил общие черты любимого воеводы и лесного страшилища.

Яга хмыкнула, сказала потеплевшим голосом:

– Заходите в хату, гости дорогие. Чую: тебе, касатик, – сказала она, ткнув пальцем в Люта, – помощь нужна.

Лют нехотя кивнул, на лице появилось сомнение. Яга озорно оскалилась и перевела взгляд на отроков. Ждан шумно сглотнул, язык превратился в кусок вяленого мяса.

– Да и у тебя шея синяя, небось, ягодки собирал, на злодея нарвался? – хохотнула Баба-яга.

Ждан деревянно кивнул. Яга всплеснула руками и развеселилась настолько, что почти перестала внушать страх. Черепа на тыне пригасили злобный блеск в глазах, глазницы полыхнули чистым светом, на дворе посветлело, будто на восходе.

Взгляд Яги упал на Нежелана.

– О, касатик, – сказала она горестно, – как угораздило?

Бедовик помялся, ответил чуть слышно:

– Не знаю. Мамка, наверно, нагуляла.

– Ишь ты! – пригорюнилась Яга. Она вдруг превратилась в сердобольную старуху, но от ее участия страха не убавилось.

Яга заковыляла к избе. По мановению руки сруб рухнул на землю, остатки посуды жалобно зазвенели. Буслай во все глаза уставился на странную ходьбу: шла бабка словно на одной ноге, или вторая не сгибалась. Стрый глянул на спутников, в кой-то веки заговорил шепотом:

– Внутри ни одного лишнего движения, ничего не трогать, а то пойдете на укрепление тына. Тебя, Буська, касается в первую очередь.

Гридень смутился:

– Да я чё, я ничё.

– Вот и ладно.

Стрый затопал за бабкой, на ходу отвешивая комплименты. Таким воеводу никто не видел. Яга кокетливо хихикала, заполошно отмахивалась, скалилась благодушно.

– Что стоите, касатики? Проходите! О лошадках не беспокойтесь, слуги расседлают, накормят, напоят, ступайте в хату, ну же!