Александр Зорич - Знак Разрушения

Зал, в котором он принял гостей, был поразительно прост – шагов двадцать в длину и столько же в ширину, с невысоким потолком, которого, собственно говоря, не было. Его заменяли уложенные крест-накрест балки, заплетенные виноградом. В стенах были глубокие ниши, а в нишах – неподвижные, словно изваяния, щитоносцы дворцовой стражи. Кроме них и Наратты, в зале не было ни души.

Одетый в простой длинный халат, грютский правитель сидел на необычном троне, роскошь которого с лихвой покрывала невзрачное убранство всего остального. Трон был более всего похож на увеличенный ослиный череп с глубокой вмятиной между глаз, где и помещалось внушительное седалище Наратты. Трон-череп был богато инкрустирован яшмой и сердоликом и создавал настроение трудно выразимого на словах загробного неуюта.

Герфегест и Элиен вошли уже довольно давно, но Наратта, словно совершенно не замечая их, продолжал сосредоточенно просматривать некий пергаментный свиток.

– Достойный сын Эстарты! – неожиданно для самого себя изрек Элиен. – Не последние люди Сармонтазары пришли к тебе, и не пристало им ждать здесь твоей благосклонности дольше долгого.

Наратта оторвался от своей писанины и окинул цепким взглядом пришедших.

– Сарна-ат? – спросил он недоуменно.

Герфегест, поклонившись, перевел. Его дипломатические витийства сводились к тому, что его спутник, Элиен, изволил выразить свое восхищение пышностью никогда ранее не виденного Сердца Степей и простотой, которой окружены грютские правители.

Наратта ухмыльнулся, отложил свиток, отер взмокший лоб огромным шелковым платком и ответил. Его длиннейшую речь Герфегест выразил для Элиена так:

– Он приветствует нас. Ему нравятся слова северянина, тебя то есть. Он уделит тебе должное внимание. Но пока что он должен поговорить со мной. Ты не обидишься?

Элиен пожал плечами, дескать, пожалуйста. Но на самом деле он, конечно, обиделся: Наратта хочет говорить в первую голову с каким-то безродным контрабандистом, а отнюдь не с ним, Элиеном, сыном Тремгора из достойного рода Акретов, что ведет свое начало от самого Кроза Основателя!

Наратта что-то проворчал щитоносцам, и те, вежливо указуя Элиену дорогу своими шестоперами, проводили его в смежный покой, где – о чудо! – царила невиданная роскошь, расхаживали крутобедрые и кругложивотые девушки, подносили хмельные напитки и сладости.

Элиен, пропитавшийся по самые пятки пылью степей, небритый, со здоровенной железной лепешкой щита Эллата, с мечом и багажом подарков Леворго и судьбы, впервые за свое путешествие ощутил непривычную, светскую неловкость. Словно потрепанный хромой ворон сред пестрых пав.

Когда Наратта наконец пожелал говорить с Элиеном, тот был на совесть вымыт ласковыми руками прислужниц, чисто выбрит, сыт медовыми лепешками и трезв, как только бывает трезв человек после полутора кувшинов аютского зимнего вина.

Герфегест, судя по выражению его лица, только что услышал от грютского правителя не самые приятные вещи. Сам же Наратта выглядел довольно легкомысленно. Он расхаживал по залу, почесывая за ухом все тем же пергаментным свитком, и, как только показался Элиен, принялся говорить. Герфегест с обреченным видом исполнял обязанности толмача.

– Я знаю, – говорил Наратта устами Герфегеста, – кто ты, и знаю, что ты был хорошим начальником над Фараммой и моими воинами. Не твоя вина в том, что исчадия Хуммера изъяли их сердца. Я знаю также, что оружие, которое вижу в твоих руках, принадлежит Мудрому Псу Харрены, достойному противнику моего отца. Также мне ведомо, что Эллат стар, но не сомневаюсь в том, что рассудок его пребывает в добром здравии, и верю в выбор почтенного сотинальма. Я также оповещен о том, что ты немного повздорил с добрым Сматой, – (пока они добирались в Радагарну, Элиен успел усвоить, что так зовут одноглазого; сын Тремгора, правда, решительно отказывался понимать, почему он “добрый”), – и хотел бы просить тебя не судить о волке по одной его шерстинке.

Наратта на мгновение замолк.

– Чего я не знаю, Элиен, так это цели твоего пути, ибо ее не знает и наш добрый Тоф, – при этих словах Герфегест, кисло улыбнувшись, ткнул себя в грудь пальцем, – но я не имею привычки любопытствовать попусту. Иди с миром, Элиен. Однако прежде дослушай меня до конца.

Красноречие определенно было сильной стороной Наратты. “Но красноречие и краткость – плохие друзья, – подумал Элиен. – Мне крупно повезет, если он успеет выговориться прежде, чем на моих ладонях прорастут волосы и поседеют красные стены Радагарны”.

– Мой отец проиграл войну. Мы сейчас не говорим о том, плох он был или хорош, мы говорим о том, что война была проиграна и память о том поражении жжет сердце каждого грюта. По праву крови и по Праву Народов я являюсь законным преемником своего отца, а ты, Элиен, являешься преемником Эллата, победителя моего отца. Мы встретились, история повторилась, но суждено ли повториться исходу борьбы Севера и Юга?

Элиен еще не понял, к чему клонит Наратта, но слова царя грютов нравились ему все меньше.

– Итак, сама судьба вложила в мои руки возможность смыть позор поражения, не погубив при том ни одного человека, ибо есть под солнцем мир, ничем не худший нашего, и есть воины, ничем не худшие настоящих. Имя этому миру – Гинд-а-Арет или, как говорите вы, северяне, Хаместир. Мои условия просты. Ты останешься здесь ровно настолько, сколько того потребует одна партия. Играть будем, как и заведено, втроем: ты, я и мой смышленый раб Алаш. Если ты выиграешь, – при этих словах Наратта состроил довольно-таки презрительную мину, – значит, поводья судьбы безраздельно принадлежат в этом мире северянам и ты беспрепятственно продолжишь свой путь, получив от меня чего только душа пожелает. Если выиграю я – не обессудь, оружие Эллата станет по праву моим.

Было совершенно ясно, почему Наратта не оговаривает случай победы упомянутого только что Алаша. Потому что раб во всем верен своему господину и, несомненно, будет ему подыгрывать, хотя это строжайше запрещено правилами Хаместира и для таких игроков Правом Народов предусмотрена особая злая казнь. Но что значит Право Народов для грютского царя, одержимого жаждой мести?

– Ты согласен? – испытующе глядя в глаза Элиену, спросил Наратта. Не дожидаясь ответа, он продолжил свои словоизлияния: – Все время игры ты будешь окружен вниманием и заботой, какая только выпадает на долю гостей, которым хватает мудрости не перечить толстому барсуку Наратте. Прочих гостей своим плетением покрывают в дворцовом колодце ткачи иной мудрости.

Уж о чем, о чем, а о невиданных слепых пауках, размером с лошадь, которых грюты называют “хонх-а-раген” – “ткачи мудрости”, Хаулатон в “Ре-тарских войнах” писал подробно и явно не без удовольствия.