Олег Микулов - Тропа длиною в жизнь

(«Муж мой, – молча молила Ата, – только не надо подвигов! Они все чужие и тебе и мне. А я для тебя разве чужая?»)

Но Аймик и не собирался вмешиваться в чужие дела, хотя и держал оружие наготове. На всякий случай.

…Кольцо сжималось медленно, неуклонно. Окруженные готовились. Один поигрывал дубиной, делая ложные выпады, второй примеривал бросок.

…На какой-то миг все будто застыло, и вот… …Камень полетел навстречу врагу, и умелой рукой был брошен этот камень: прямо в лоб! Один из преследователей зашатался и упал. И началось!..

Метнувший камень рванулся к упавшему, очевидно в надежде перехватить копье, но в его спину вонзилось два дротика, и он, не добежав, рухнул лицом вперед и, дернув несколько раз ногами, замер.

Тот, что с корягой, оказался проворнее: сделав вид, будто намеревается вступить в схватку сразу с двумя наступающими спереди, он внезапно развернулся и одним прыжком очутился лицом к лицу с одним из тех, кто только что сразил его соратника. Аймик едва не привскочил от восторга! Копье, крутясь, летит куда-то в сторону, а его незадачливый владелец замертво падает сокрушенный могучим ударом в висок…

…Дротик вонзился в бок!..

Боец-одиночка одним движением левой руки вырывает из тела дротик. Не обращая внимания на полученную рану, он надвигается на второго, не успевшего прийти на помощь своему товарищу, и, вращая дубиной, заставляет его попятиться…

(Нодвое-то, двое других с копьями!.. Как хочется крикнуть, предупредить…)

В этом нет нужды. У Одиночки словно глаза на затылке. Внезапно отскочив в сторону, он сражает ближайшего, уже наставившего копье, ударом, пришедшимся то ли в живот, то ли в пах: скрючившись, тот покатился по галечнику; крик боли долетел до Аймика и Аты… Теперь врагов только двое, и они разобщены, они в панике, они бегут в разные стороны: один – назад, к воде, а второй… Прямиком к косогору, на котором притаились Аймик и Ата!

– Вот уж совсем некстати, – цедит Аймик сквозь зубы и поспешно вынимает стрелу. – Ничего не поделаешь, придется…

Но тут все вновь меняется. Одинокий, упиваясь своей победой, забыл об осторожности. Он погнался за своим врагом, пытающимся вернуться на другой берег, нисколько не обращая внимания на того, кто только что упал от его удара. Удар же, по-видимому, был не так силен, как требовалось, или упавший оказался слишком вынослив. Когда Одинокий, устремившись в погоню, подставил ему свою спину, поверженный враг, не выпустивший копья из рук, приподнялся на локте и с силой метнул оружие. Удар, пришедшийся под левую лопатку, швырнул наземь того, кто почти победил четверых.

Аймик и Ата молча наблюдали, как трое, вновь собравшись вместе, пинают поверженное тело. Вскоре к ним присоединился и четвертый – тот самый, которому в начале схватки досталось камнем в лоб. Судя по всему, ничего страшного с ним не случилось. Устав бить лежачего, они по очереди помочились на него…

(«Стрелы! Одну отсюда – навесом; потом выскочить, пока не опомнились… Даже если в воду кинутся, не уйдут!»)

Лук, словно живой, вздрагивал в его левой руке. («Муж мой, – молча молила Ата, – не надо! Прошу тебя: НЕ НАДО!»)

…Затем тот, кто, по-видимому, был их главарем (тот самый, что в последний миг выиграл бой), подал какой-то знак. Трое пошли осматривать своего сородича, так ни разу и не пошевелившегося, а он сам вернулся к оскверненному телу Одинокого, присел, наклонился…

«Ухоотрезает», – понял Аймик.

…И встал, пряча нечто в свой нагрудный мешочек.

То же самое повторилось и со вторым беглецом, убитым в самом начале схватки.

…Уходят! Аймик привстал, забыв, что, если кто-нибудь из уходящих оглянется, его могут заметить.

В самом деле: четверо уходили, унося пятого, по-видимому убитого наповал, и бросив на произвол судьбы тех двоих, кого они только что убили.

Аймик молча смотрел им вслед. Лук с натянутой тетивой лежал на траве.

– Ата! – заговорил он, когда те, переправившись на другой берег, даже не точками стали, исчезли. – Ата, пойдем посмотрим.

(«Муж мой, зачем?»)

Но, не сказав ни слова, она покорно стала спускаться с косогора.

Подходили осторожно, след в след.

Разметав руки и ноги, мужчины лежали на окровавленном галечнике. Правые уши отрезаны. Тот, что камень швырнул, безбородый, совсем мальчишка, был мертв. И было ясно: били. Жестоко били…

Второй…

– Ата, он жив!

Темнолиций, чернобородый, похоже – ровесник Аймика, он был жив, несмотря на страшные раны; дышал со свистом, и розовые пузыри на губах…

Аймик опустился на колени… Не жилец, это ясно. Но как быть?

– Ата, помоги!

(Жилец не жилец – он, Аймик, сделает все, что может. Для того, кто дрался, как подобает мужчине.)

Он остановил кровь и теперь прикладывал к ранам снадобье Армера. Чернобородый ушел далеко, очень далеко. И теперь…

– Муж мой, что делать будем?

(Ответ ясен. И она знает не хуже, чем он.)

– Мертвого похороним. Негоже зверям оставлять.

Они рыли могилу палками, одна из которых была та самая коряга. Грунт мягкий, почти песок, и все же дело продвигалось не так быстро, как хотелось бы. Рыли на двоих: Аймик не сомневался в том, что к концу работы чернобородый тоже умрет. От таких ран без колдуна не оправиться.

…Вот и все – дело сделано. Усталые, они посидели вдвоем, не говоря ни слова. Наверху – лазурные просветы, и Небесный Олень рад-радехонек: пробился-таки своими рогами к земле!

– Ну, понесли!

Безбородый (мальчишка!) лег на дно могилы, словно на свою лежанку. Аймик согнул его ноги и руки как положено: лисенком. Теперь второй…

ОН ЖИВ!

Да, как ни странно, второй все еще был жив. И что же делать теперь?

– Муж мой! Мы ведь не знаем, кто они такие и почему… случилось то, что случилось!

Аймик задумался.

(Конечно, Ата права: эти двое могут оказаться кем угодно. Убийцами. Злыми колдунами, наводившими порчу на сородичей. Даже… даже нарушителями Закона Крови! …Кем угодно, только не трусами; но вот это как раз не важно. Спасать преступника, даже храбреца (тем более храбреца), – это значит навлечь на себя не только гнев его сородичей, но и всех духов, покровительствующих их Роду! Только этого ему с Атой и не хватало. По-настоящему, и хоронить-то чужаков не следовало бы; хуже нет, чем в чужие дела вмешиваться… Но…)

Он вздохнул.

(Но что-то мешает ему согласиться с женой и принять правильное решение. Быть может, его утренний, прочно забытый странный сон? Или то, как дрался этот чернобородый… и как вели себя его враги? Или все это вместе?)