Светлана Ширанкова - Легенда Кносского лабиринта

В этом деле мне, сам того не ведая, очень помог Минос. Скоропостижно скончавшиеся сидонцы оставили после себя наследство: провонявшую тухлятиной лоханку и рабов. Корабль сожгли — кому он сдался? — а вот пленников отец подарил мне в качестве «военного» трофея. Эту весть принес все тот же коротышка дамат, опасливо кося взглядом на приснопамятные копья. Я собирался гордо отказаться от царской милости (куда мне еще рабы? что с ними делать?), но Дедал, случившийся рядом, вовремя меня остановил. Так что я превознес до небес отцову щедрость, спровадил посланника, а после шумно и при свидетелях передарил живое имущество обожаемому наставнику. Наставник покряхтел, почесал в затылке и решил обучить рабов гребле, а затем продать на галеры первым же заезжим работорговцам.

Так мы и прибыли в гавань: я, Дедал и кучка затравленно озирающихся чужеземцев. Сидонцы собирали их с бору по сосенке: финикийцы, нубийцы, илионцы, ахейцы… и ни одной девушки, что мне было только на руку. Прошествовав под удивленными взглядами шумной разномастной толпы приезжих и местных зевак к эйкосоре, мы организовали ее спуск на воду — благо бревен для катков вокруг имелось в избытке. В разгар действа к нам подошел десятник из портовой охраны, сочувственно поцокал языком и предложил выделить пару солдатиков «в помощь» — подгонять плетьми негодный сброд, который мы собираемся посадить на весла. Дедал рассыпался в благодарностях, но посетовал, что назад в гавань мы сегодня уже не вернемся, а, значит, доблестные стражи не смогут приступить к несению службы, чего он, Дедал, как царский советник ни в коем случае не приветствует. Да, кстати, скажите-ка, уважаемый, почему у вас вместо форменного плаща — голое пузо, а шлем заменяет легкомысленная тряпочка на голове? Вне сомнения, сегодня исключительно жаркий денек, но главная торговая гавань является, можно сказать, лицом Крита, и очень огорчительно наблюдать оное лицо не приведенным в надлежащий вид…

К концу этой тирады доблестный страж проклял все на свете, уже не чая вырваться из лап моего наставника живым. Осторожно пятясь назад, он кивал, бормотал что-то себе под нос и явно высматривал щель, в которую можно было бы провалиться и избавиться от этакой напасти. Дедал делал вид, будто не замечает его маневров. Когда десятник удалился на приличное расстояние, царский советник крикнул ему вслед:

— И вообще, не стоило беспокоиться — я озаботился надлежащей охраной! — и указал в мою сторону.

Я с важным видом прохаживался вдоль цепочки усердно пыхтящих рабов, изредка порыкивая на нерадивых. Естественно, без маски — не хватало еще устроить переполох в порту. На мне был глухой шлем, закрывающий все лицо целиком, оставляя только небольшую щель для глаз. В нем и впрямь было невыносимо жарко, зато никто не визжал и не падал в обморок. Подумаешь, ретивый вояка нацепил на голову горшок — может, он ему ума прибавляет? Облегченно выдохнув, непрошеный доброхот удалился так быстро, как только мог, наверняка дав себе зарок не подходить к царским советникам на полет стрелы.

Наконец эйкосора спущена на воду. Я рассадил рабов по скамьям и стал обучать необходимым командам. Гребцы должны действовать слаженно и строго в такт, иначе длинные весла будут сталкиваться и ломаться. Для этого обычно используют барабан или флейту — с их помощью задается и меняется ритм. Оказалось, что кое-кто из пленников знаком с мореходной наукой. Слава Колебателю Земли! Целый корабль новичков — это был бы явный перебор.

С трудом выйдя из гавани — Дедал, заняв место кормчего, только посмеивался над моими отчаянными воплями — мы двинулись в сторону той самой бухточки, где произошла памятная встреча с сидонцами. Там я собирался сойти на берег, потому что во дворце меня с нетерпением ждали неоконченные дела. Дедал обещал еще немного погонять гребцов для пущей уверенности в удачном исходе предприятия. Рабам я объявил, что если получится уйти от погони и благополучно доставить Тесея в Афины, то им будет дарована свобода, а желающим — афинское гражданство. Думаю, цена вполне справедливая, к тому же теперь они станут стараться не за страх, а за совесть.

На берегу ждала колесница в сопровождении парочки моих ребят. Они должны были остаться здесь и проследить за порядком, чтобы кораблику не вздумалось отправиться в вольное плавание раньше срока. Оставив Дедала за старшего, я поспешил домой — время близилось к вечеру, а мне еще настоятельно требовалось поговорить с сестренкой.

Стащив с головы шлем, я с облегчением вздохнул. Даже опостылевшая маска казалась благословением после пытки этим кувшином. Говорят, Арей Эниалий носит точно такой же. Не знаю, не знаю, по мне так бог войны мог бы подобрать себе что-нибудь получше…

Теперь следовало найти Ариадну, знать бы только, где.

Через час выяснилось, что верховная жрица как сквозь землю провалилась. Ее не было ни в собственных покоях, ни в храме, ни у бассейна с золотыми рыбками, ни… Да куда же она могла подеваться? Без сестрички план побега грозил развалиться. А если она передумала? Ветер ведь в голове — стало жаль уезжать: папа, мама, любимые куклы…

Злость и усталость пополам с тревогой ворочались в груди, царапаясь острыми углами. Ноги сами по себе несли меня по лабиринту узких коридоров, пока не остановились у неприметной двери на женской половине дворца. Вздрогнув, я очнулся от задумчивости — рука привычно поднялась, чтобы надавить на потайной рычажок, но ладонь бессильно скользнула по полированному дереву. Зайти? Не стоит? Зачем я сюда пришел? Может, лучше… Тело решило за меня. Со второй попытки пальцы нащупали нужную завитушку, и дверь открылась.

Наверняка в комнате что-то изменилось со времени моего последнего визита. Кажется, не было массивного бронзового светильника в виде цветка лотоса, занавеси над кроватью имели более светлый оттенок, а в воздухе не колыхался маслянистый аромат финикийских благовоний. Но одно осталось неизменным: женщина в темном покрывале, выпрямив спину, сидела в резном деревянном кресле возле окна, и звук моих шагов, как и прежде, не потревожил ее. Сняв маску, я опустился перед креслом на колени, взял в ладони неподвижную руку обитательницы комнаты и прошептал:

— Радуйся, мама.

Я совсем не знаю, какой ты была. Веселой и приветливой? Надменной и неприступной? Теплой, как весенний полдень, или ледяной, как горный ручей? Мне никто не рассказывал о тебе, даже Дедал. Отмалчивался, уводил разговор в сторону. Я слышал, ты считалась его ученицей и предметом тайной страсти, и кто поручится, что ученица не отвечала учителю взаимностью? Отец… к нему я и сам боялся подходить. Болтали разное: будто Миносу, не пропускавшему мимо ни одной смазливой мордашки, сумасшествие жены было только на руку — Верховная жрица легко могла развестись с неугодным супругом путем ритуального убийства последнего. А теперь царь и развлекается в свое удовольствие, и о законных наследничках не забывает — вон, троих успел настрогать после рогатого ублюдка.