Роджер Желязны - Миры Роджера Желязны.Том 18

— Я видел его мельком по дороге сюда, — отвечал Аретино без особого пыла. — Несколько необычный способ ставить пьесу — отдать роль первому, кто придет с улицы. Однако, без сомнения, он справится. Кто следующий?

— Подождем — увидим, — философски произнес Аззи. — Если не ошибаюсь, на лестнице слышны шаги.

— Слышны, — согласился Аретино, — и по звуку их я могу заключить, что следующий наш посетитель — человек невысокого звания.

— Откуда ты знаешь? Просвети, каким способом ты видишь на расстоянии.

Аретино важно улыбнулся:

— Прислушайтесь, и вы заметите, что башмаки скрипят, хотя их обладателя и нас разделяют дверь и половина коридора. По этому звуку, сударь, безошибочно определяется недубленая кожа. Звук пронзительный, из чего следует, что башмаки жмут и трутся один о другой, словно куски металла. Богатый таких башмаков не наденет, значит, они принадлежат бедняку.

— Пять дукатов, если ты прав, — сказал Аззи. Шаги остановились под самой дверью. Раздался стук. — Войдите, — позвал рыжеволосый демон.

Дверь отворилась. Вошедший озирался по сторонам, словно не зная, как его примут. Был он долговязый, с соломенными волосами, в драной домотканой рубахе и башмаках, которые словно присохли к ногам.

— Заплачу позже, — бросил Аззи Аретино, потом обратился к незнакомцу. — Я не знаю вас, сэр. Вы из числа богомольцев или вышли из мрака?

— В смысле телесном я — один из паломников, — отвечал гость, — однако в смысле духовном не принадлежу к их обществу.

— А ты — большой остряк, — заметил Аззи. — Кто ты, приятель, и чем занимаешься в жизни?

— Зовут меня Мортон Корнглоу, — отвечал посетитель. — Подвизался грумом, но сэр Оливер взял меня в личные слуги, как я обитаю в его наследственной деревеньке и весьма искусен в обращении со скребницей. Посему я могу, не кривя душой, объявить себя одним из вас в том, что касается тела, но компанией обыкновенно именуют общество людей более-менее одного склада и не включают в нее случайно затесавшихся кошек или собак, равно и слуг, каковые суть те же животные, хотя, может быть, и более ценные. Я сразу должен спросить, сэр, препятствует ли мое скромное происхождение участию в вашем мероприятии? Только ли для знатных сие состязание, или простолюдин с грязью под ногтями тоже может вызваться добровольцем?

— В бесплотном мире, — сказал Аззи, — не признают установленных промеж людьми различий. Для нас вы все — желанные души, облаченные временной телесной оболочкой, с которой вскоре расстанетесь. Но довольно об этом. Готов ли ты идти за подсвечником, Корнглоу?

— Готов, сэр демон, — отвечал Корнглоу. — Пусть я простолюдин, но и у меня есть желания. Я готов даже немного потрудиться ради их исполнения.

— Назови свое желание.

— До того как присоединиться к богомольцам, мы заезжали в имение Родриго Сфорца. Знать ела за высоким столом, людишки вроде меня сидели на кухне. Через открытую дверь мы видели все, что творится в зале, и так я впервые узрел Крессильду Сфорца, жену владетельного Родриго Сфорца. Сэр, это прекраснейшая из женщин, волосы цвета спелой ржи ниспадают на бархатисто-рдяные ланиты, коим позавидовали бы ангелы. У нее осиный стан, сэр, и над ним колышутся…

— Довольно, сэр, — прервал Аззи речь посетителя. — Оставьте при себе свои сельские любезности и скажите, чего бы вы хотели от дамы.

— Чтоб она вышла за меня замуж, разумеется! — воскликнул Корнглоу.

Аретино громко хохотнул и тут же сделал вид, что просто закашлялся. Даже Аззи поневоле улыбнулся, так мало вязались знатная дама и неотесанный голодранец Корнглоу.

— Ну, сэр, — протянул демон, — у вас губа не дура!

— Бедняку не заказано грезить о Елене Троянской, — отвечал Корнглоу. — Он мнит, что она отвечает ему взаимностью и предпочитает остальным мужчинам, даже и восхитительному Парису. В мечтах случается что угодно. А разве это не своего рода мечтание, Ваше Превосходительство?

— Да, наверно, — согласился Аззи. — Ладно, сударь, если мы решим выполнить ваше желание, придется посвятить вас в рыцари, чтобы разница в положениях не оказалась помехой к браку.

— Охотно соглашусь, — кивнул Корнглоу.

— Потребуется еще согласие синьоры Крессильды, — заметил Аретино.

— Этим я озабочусь в свое время, — сказал Аззи. — Да, задал ты нам задачку, Корнглоу, но, думаю, мы ее осилим.

Аретино нахмурился и проговорил:

— Господин, леди уже замужем, и это может оказаться препятствием.

— У нас в Риме есть свои люди, чтобы улаживать подобные пустяки, — сказал Аззи. Потом повернулся к Корнглоу: — Кое-что тебе придется сделать. Готов ли ты немного потрудиться?

— Да, сэр, только самую малость. Человек не должен изменять своему природному складу даже во имя величайшего счастья, мой же природный склад — леность столь исключительная, что, проведай о ней мир, все б на меня дивились, как на новое чудо света.

— Ничего особенно трудного тебе не предстоит, — пообещал Аззи. — Думаю, обойдемся без принятого состязания на мечах, коль скоро ты этому не обучен.

Аззи порылся в жилетном кармане, достал волшебный ключик и вручил Корнглоу. Тот повертел талисман в руках.

— Выйдешь отсюда, — сказал Аззи, — и ключ приведет тебя к двери. Пройдешь сквозь нее, увидишь чудесного коня, в седельной сумке найдешь золотой подсвечник. Садись на него, и обретешь свое приключение, а в конце — Крессильду с волосами цвета спелой ржи.

— Прекрасно! — вскричал Корнглоу. — Замечательно, когда счастье дается так легко!

— Да, — кивнул Аззи. — Легкость обретения — едва ли не лучшее, что есть в этом мире, и мораль, которую я собираюсь вывести, такова: удача дается легко, так зачем тратить силы?

— Чудесная мораль! — сказал Корнглоу. — Эта пьеса мне по душе! — И, сжимая ключ, выбежал из комнаты.

Аззи ласково улыбнулся:

— Еще одного осчастливили.

— Там снова кто-то у дверей, — сказал Аретино.

Глава 2

Мать Иоанна сидела в своей комнате в корчме. Она порядком трусила.

Изредка снаружи доносились приглушенные звуки. Их мог издавать кто угодно, человек или бесплотный дух, но игуменье мерещилось, что они исходят от паломников, решивших поймать сэра Антонио на слове и поднимающихся к нему.

Духовный сан не спасал мать Иоанну от человеческих желаний. Кое-чего она хотела для себя, и, как натура незаурядная, хотела страстно. Она была скорее администратор, чем религиозный деятель, и относилась к своим обязанностям настоятельницы как к руководству любым другим крупным учреждением. Управлять монастырем в Гравелине, где проживали семьдесят две инокини, куча слуг, конюхов и псарей, было не легче, чем небольшим городом. Мать Иоанна с первых дней ушла в свои заботы с головой; она была словно создана для этого. В отличие от других девочек, она не играла в куклы и не грезила о замужестве. С младенчества она любила командовать своими птицами и спаниелями: ты садись сюда, а ты — сюда, усаживала их пить чай и бранила за дурные манеры.