Вероника Иванова - Свобода уйти, свобода остаться

— Мне нужен точный ответ.

Карие глаза мага застыли, словно лужицы, схваченные морозцем, как и всякий раз, когда он встревожен.

— Что случилось?

— Пожар.

— Это я знаю. Что ещё?

— Этого достаточно, не находишь?

Олден выпрямился, отрывая спину от кресла.

— Рэйден, скажи прямо: что тебе нужно?

— Ты проводил «вытяжку», помнишь?

— Ну да.

— Ты сейчас чувствуешь её остаточные следы?

Четверть минуты оцепенения заканчиваются утвердительным кивком.

— Хорошо чувствуешь?

— Вполне. Ты же знаешь, неистраченная влага ещё какое-то время висит в воздухе и...

— Знаю. Тогда напомни мне другое: если до тебя «вытяжку» производил кто-то ещё, влага, неизрасходованная им, приняла бы участие в твоих опытах?

Олден дёрнул подбородком, прикидывая варианты.

— Нет.

— Уверен?

— Могу поклясться.

— Значит, она сохранилась бы в связанном состоянии?

— Разумеется.

— А теперь скажи, друг мой Олли: ведь у всех магов разный почерк, верно?

— К чему ты клонишь?

— Слёзно тебя прошу: напряги свои извилины или что ещё у тебя имеется, и скажи мне, чувствуешь ли ты в воздушных потоках связанную не тобой влагу?

На сей раз рыжику понадобилось чуть больше времени, потому что нужно было отсеять ошмётки собственных заклинаний от чужих, но когда процесс завершился, Олден испуганно побледнел.

— Как понимаю, результат подтвердил мои опасения?

— Откуда ты узнал? Неужели...

— Нет, вынюхать я это не мог. Но иногда хватает и простого сложения фактов, чтобы узнать истину. Был совершён поджог.

— Но зачем?

— Мне тоже было бы интересно знать причину. Тем более что место было выбрано странное: ничего ценного в Старом флигеле не имелось. Кроме...

Маг заметил моё сомнение и уточнил:

— Кроме?

— Следы огня указывают, что поджог был осуществлён исключительно для уничтожения картины.

— Картины?

— Да. Портрет в алькове. Ты его помнишь?

По растерянному взгляду можно было понять: и Олли мало внимания уделял живописным полотнам.

— Жаль... В любом случае, восстановить его не представляется возможным.

— А в архиве нет его описания? — осторожно осведомился маг, чем вызвал моё искреннее восхищение:

— Умница! Сейчас посмотрим.

Вывороченное на стол содержимое одной из полок шкафа не сразу явило нашим взорам нужную тетрадь, но и не особо упорствовало: не прошло и пяти минут, как мы склонились над нужной страницей и хором прочитали:

— «Женский портрет кисти неизвестного живописца. Размеры: три на два фута. Рама изготовлена из...»

Мы с Олденом переглянулись и снова уныло осыпались в кресла.

Женский портрет. Потрясающие воображение сведения! Ни тебе имени, ни другого намёка на личность, удостоившуюся чести быть запечатлённой на полотне. И с какого конца теперь браться за расследование? Я уже хотел было озвучить, с какого, но в этот момент в дверь кабинета бочком просочился Сеппин, волочащий под мышкой нечто, с виду похожее на ящик.

Таковым оно и оказалось. Точнее, шкатулкой. Старинной, судя по потрескавшемуся во всех местах и облезшему лаку. Простенькой: ни украшательной резьбы, ни инкрустации.

— Где ты это взял?

— Да вот тут же, dan Смотритель, панели за портретом снимал, смотрю: дверца. Тоже обгоревшая. Я за неё потянул, она и открылась.

— Тайник, — кивнул Олден.

— Вроде того, — согласился деревянщик. — А там шкатулка стояла. Целёхонькая. До неё огонь добраться не успел.

— Спасибо, Сеппин. Сможешь открыть?

— Да в два счёта, dan Смотритель!

Ловкие пальцы мастера мигом подобрали ножичек, которым замок был вскрыт. Правда, перед этим Олли заверил меня, что никакой магии ни снаружи, ни внутри нет, и наши действия не повредят содержимому.

А когда крышка шкатулки откинулась назад, я увидел то, что и можно было ожидать увидеть. Несколько густо-жёлтых листков пергамента, любовно кем-то расправленных и для надёжности придавленных в углах по диагонали двумя массивными серьгами. Чёрные агаты в серебре, потемневшем от времени. Красивые, но зловещие, хоть в рисунке оправы используются цветочные мотивы. Женские серьги. А вот чьей руке принадлежат строчки букв с причудливыми завитками?

Я сдвинул украшения в сторону и взял в руки письмо из прошлого.

«Рэйден, любезный друг мой!»

Оно адресовано мне? Невозможно. Должно быть, имелся в виду мой предок, тоже Рэйден, первый из... Но тогда этому письму около четырёх сотен лет. А тушь почти не выцвела. Умели же делать, предки...

«Как прискорбно сознавать, что заботы государственные отнимают всё больше и больше твоего времени! Я вознамерился было просить тебя о встрече, но, узнав, сколь многие дела требуют твоего участия, устыдился собственной дерзости и потому доверяю перу то, о чём хотел и должен был известить тебя лично... Я влюблён, друг мой. Влюблён не впервые, но сие чувство только теперь стало для меня неизмеримо дорогим. Она — чудо! Первое из чудес подлунного мира. И соблаговолила ответить на моё предложение согласием... Я счастлив, друг мой, и хочу разделить своё счастье со вторым самым близким мне человеком — с тобой. Моя возлюбленная... Нет, не буду тратить время и тушь понапрасну: лучше взгляни сам, как хороша моя любовь. Пусть мои пальцы не так ловки, как в юности, заверяю тебя: сходство несомненное! И помни, без твоего присутствия свадьба, назначенная на седьмой день месяца Расцвета, не принесёт мне того счастья, которого я желаю...»

Без подписи. Впрочем, тот Рэйден наверняка знал, от кого получил послание. Что же дальше? О. Неизвестный мне обитатель прошлого напрасно ругал свои пальцы: нарисовано талантливо. Очень талантливо, насколько я могу утверждать согласно своим познаниям в живописи. Скупые, но точные зарисовки. И правда, она была хороша.

Длинная шея. Чуть удлинённая форма черепа, но без неприятных искажений черт лица. Нос маленький, короткий и совершенно прямой. Подбородок треугольный и безвольно ушедший назад, но почему-то придающий по-детски невинному лицу странный, загадочно-пугающий вид. Ключичные кости изящно изогнуты. На пояснице россыпь родинок, похожая на фрагмент тонкого пояска... Эй, ну ничего себе! Насколько же ты был близким другом этому художнику, дорогой прадед, если получал столь пикантные изображения? Хм... Фигурка миленькая, но излишне сухая. Мальчишеская. Впрочем, Наис тоже не может похвастать женственными формами, но это не мешает мне её любить, так зачем осуждать вкусы другого? Тем более, этот «другой» давным-давно почил в мире.

Я свернул листы пергамента и убрал обратно в шкатулку. Олден недовольно поджал губу: рассчитывал, стервец, что позволю ему ознакомиться с личной перепиской моего предка? Нет уж.