Андрей Круз - Ветер над островами

А что? Складно получается. Поделились на племена, стали морды татуировать вроде маори новозеландских, чтобы друг друга бить при каждом удобном случае, не сомневаясь кто и откуда, вот и стала татуировка признаком дикого и дурного человека.

А вот эти «христиане», к которым я прибился… Тут сложнее. Что-то не все я понимаю. То, что это сохранившие знания – это без сомнения. И строительство серьезное, и вон, металл какой, и антибиотики, и стрептоцид тот же… Церковь. Церковь могла их и сохранить, в принципе, как объединяющий фактор. А почему бы и нет? «Турки» точно мусульмане, тут к гадалке не ходи, и дружбы большой нет с ними, это заметно. Вот они и объединились друг против друга. А что, как метод так и вполне. А негров и те, и другие за людей не считают, да и дармовая рабочая сила нужна, наверное. А негры тутошние, как и их африканские аналоги былых времен, друг друга ловят и работорговцам продают. Это же не белые их ловили в Африке, они сами все делали, за ситчики веселой расцветки. Пленных продавали и лишних родственников, если с пленными была напряженка.

Если я прав – тогда вопрос. Точнее – вопросы. Первый: что за катастрофа была? Второй: сколько времени с нее прошло? Третий: и что осталось от того, что было здесь до нее?

Нет, без Веры мне не обойтись. И вот еще… календарь здесь какой? А вот это и спросить не грех, не напрямую, но…

Снова вывалился из гамака и направился к каютам. Заглянул к шкиперу, который на этот раз поднял глаза от своего гроссбуха и поглядел на меня вопросительно.

– Игнатий… тут вот какое дело…, – вроде как застеснялся я. – День какой сегодня? И год? Отшибло, понимаешь…

– Двадцатое марта, четверг, восемьсот пятнадцатого года. – ответил шкипер, постучав пальцем по календарю, висящему на стене, затем добавил: – Если еще что не помнишь – заходи, спроси. У нас так с одним матросом было, когда я на шлюпе «Шалун» ходил. Дало талем сорвавшимся по черепу, так он даже имя свое забыл. И писать разучился. Ты хоть себя помнишь.

– Да тоже так помню… местами, – вздохнул я, но не притворно, а на самом деле озадачено.

И было с чего озадачиваться. Это что за год такой? С чего отсчет тут пошел? И вообще есть подозрение, что меня в будущее все же закинуло. Как раз лет через восемьсот с лишним с моего времени. И что мне теперь делать? А что и собирался – жить тут устраиваться.

Как ни странно, но приняв какое-то решение, я успокоился, и горячечными мыслями больше не грузился. Решил, что все помаленьку выясню. Жить тут можно, и это главное, а все остальное… ну приложится, куда же денется?

Так и прокачался все это время в гамаке, медленно потягивая сидр, пока за мной не зашел Игнатий.

– На вахту тебе, – сказал он. – Вооружись, и на борт никого не пускай. Даже на сходни. Стоял вахты?

– Не помню, – сбрехнул я.

– Тогда все просто – кто подошел, пусть себя назовет и дело свое, – взялся объяснять правила шкипер. – Если не назвал и на борт полез, то ты в своем праве пальнуть. Если пальнул, значит нам боевая тревога, да и весь порт взбаламутится. Если хочешь тревогу сам объявить, только для нас – три раза в рынду, вот в таком темпе… Он трижды стукнул мозолистой коричневой ладонью о столб.

– Если сам стрельбу услышал у кого-то – всех поднимай, рындой. И все. Не спи, не пей, через четыре часа сменим. Понял?

– Все понял.

– Ну и иди, раз понял, – сказал он.

Я застегнул на себе ремень с кобурой, нахлобучил шляпу, к которой уже привык, и пошел наверх.

Ночь была тепла, тиха, безветренна. В городе шумели, где-то играла музыка, по набережной прогуливались люди, явно приодевшись на выход. На мужчинах появились белые рубахи с темными жилетами, на женщинах – простые по форме платья, в основном чуть ниже колена. Было шумно, весело, многие были с детьми, сбивавшимися в стайки и носившимися по набережной.

В толпе гуляющих я заметил преподобного Симона. Одетый в белый сюртук, он прогуливался под руку с какой-то немолодой женщиной, беседуя с ней явно не на духовные темы. Она смеялась каким-то его словам, он тоже улыбался. Рядом с ними шли двое детей, мальчик и девочка, лет семи-восьми, о чем-то оживленно болтавшие друг с другом. Не похож в этот момент священник был на сурового пастыря и вероучителя. Никак не похож.

Придумывая себе занятие, я зашел в ходовую рубку, огляделся. Впереди, где и подобает, штурвал с катушкой компаса, рядом стол с зажимами для карт. Причем стол серьезный, вроде старого чертежного кульмана. А вот сзади, у самого входа, еще один пост. Так понимаю, что моториста, потому что из большой деревянной тумбы торчат какие-то рычаги с маховиками, и от них тяги с осями уходят как раз к двигательному отсеку. Такого я пока еще не видел. С другой стороны, все понятно – автоматизации управлением ноль, но если у паровой машины кочегары были, то здесь судовая машина проще, хватает одного машиниста. Вот так вдвоем они и управляют. Интересно, здесь машина постоянно в работе, или только в штиль и при маневрировании? Так наверное, зачем зря топливо жечь, если паруса имеются.

Постоял в рубке, снова пошел на палубу. Стемнело уже окончательно, но на корме каждого судна, пришвартованного к пирсам, светился масляный фонарь, так что света хватало, по большому счету. Откуда-то тянуло сигарным табаком, где-то негромко болтали люди, сидя на палубе, но где – я не разглядел. Да и пусть себе болтают.

Проехали верхами по набережной двое объездчиков – я разглядел отблеск фонарей в висящих на груди бляхах. Проехали спокойно, шагом, свернули из порта на кабацкую улицу, где мы сегодня искали Игнатия.

– Эй, друг! – окликнул меня кто-то.

Я обернулся. Звал меня вахтенный с соседнего судна – широкого и высокобортного барка, нависавшего над нами. От него сигарами и тянуло – мне хорошо было видно, как в руке у него тлеет красный огонек. Я обернулся к нему, помахал рукой приветственно.

– Видел тебя в драке сегодня, – сказал вахтенный. – Умеешь. Павла побить – большое дело.

– Спасибо, – пожал я плечами. Тот достал из кармана небольшую сигару, протянул ее мне.

– Угощайся, если куришь.

– Не курю, но спасибо, – отказался я. – Издалека пришли?

– С Трех дев, – ответил вахтенный. – Знаешь такой остров? Это к западу, к самым франкам почти.

Я кивнул неопределенно, что можно было истолковать как угодно, затем снова спросил:

– Что возите? Вон у вас какая посудина большая.

– За сидром пришли, – ответил он. – Он тут самый лучший, яблоки у них все же специальные какие-то, у Новой Фактории.

Общался он с мной свободно, не замечая никаких огрехов в моей речи, а я же заметил, что произношение у него заметно отличается от Веры и Ивана с Игнатием. Подумалось, что это издержки проживания на островах. А мне и лучше, меньше вопросов возникает.