Ник Перумов - Дочь некроманта

Дорога не будет ни близкой, ни легкой. Но она все равно ее пройдет. Потому что за ней теперь — еще и тени тех, кто сгорел в разожженном этой ночью чудовищном костре.

И она просто обязана дойти. О том, что ей это, может, и не удастся, она просто запрещала себе думать. И в самом деле не думала.

Часть III

Клинок разит

Девочка со странным именем Ниакрис, смысл которого здесь, на дальнем, глубоком Юге, не понимал никто, стояла на коленях, склонив голову и молитвенно сложив руки перед грудью. В небесах сытым сторожевым псом разлеглось ленивое солнце, не сдвигаясь, казалось, ни на йоту по всегдашней своей тропе. Жгучие лучи нещадно пекли затылок, но девочка не шевелилась. Острые камни впивались в колени, она не обращала внимания.

Она стояла одна-одинешенька. Сперва на пыльной каменистой площадке перед наглухо закрытыми черными воротами кованого железа рядом с ней точно так же на коленях стояло еще несколько ребятишек — все не старше девяти-десяти лет; однако ворота так и не открылись, и несостоявшиеся ученики Храма Мечей уныло разбрелись кто куда. Ниакрис даже не повернула головы. Для нее во всем мире остались только она сама — и ее Враг. Все прочее делилось на две части — помогающее добраться до Врага и, соответственно, мешающее. Храм, она считала, должен был помочь, и, следовательно, она туда войдет. Чего бы ей это ни стоило.

…После сожженного и обращенного в груду оплавленных руин монастыря она двинулась на юг. Туда, где «высится среди мертвой пустыни Храм Мечей. Нелегко туда войти, а выйти и того труднее»…

Она ни у кого ничего не спрашивала. Раз увиденная карта крепко держалась в памяти, и Ниакрис шестым чувством умела соотнести прихотливые извивы чертежа с реальными холмами, горами и лесами, хотя никто и никогда не учил ее ни читать карту, ни находить дорогу по солнцу или звездам. Она училась этому сама, на ходу — словно подсказывал кто-то.

Через леса и степи, длинными караванными тропами, от колодца к колодцу — все дальше и дальше на юг. Она спала прямо в сухой траве, словно заяц. И так же, как зайцу, ей не раз приходилось спасаться от волков — и обычных, и двуногих.

Она сталкивалась с охотниками за рабами — едва ушла. Пущенные по ее следу злющие псы отчего-то лишь виляли хвостами и норовили лизнуть в лицо, вместо того чтобы повалить и лаем подозвать хозяев.

Попадались на степной дороге извечные обитатели этих мест — ведущие жизнь простую и жестокую, как сама природа. Каждый не их соплеменник был законной добычей — смоляной жесткий аркан упал было на плечи Ниакрис, однако, когда поимщик уже ощупывал ее, похотливо гогоча, она всадила ему в живот короткий нож, благоразумно укрытый за голенищем старенького сапожка.

Что сталось с пытавшимся связать ее человеком, она не задумывалась. Рана была глубокой, но кочевник, выносливый и жилистый, как редкий в здешних местах степной дуб, едва ли умер бы быстро — скорее всего ему предстояло найти свой конец от волчьх зубов.

Ниакрис не было до этого никакого дела.

Ела она только то, что могла найти по дороге, которая вела ее сперва через степи, а потом и сквозь настоящую пустыню. Корешки, ягоды — и все. Людские поселения она обходила за три версты. Девочка навсегда запомнила яростное бессилие, когда твои плечи схвачены жесткой петлей из конского волоса.

Она исхудала и загорела до черноты. Одежда превратилась в лохмотья. Однако, несмотря ни на что, ее ноги оставляли позади лигу за лигой диких, негостеприимых земель. Она одна прошла там, где даже опытные, бывалые купцы сбивались в большие караваны и нанимали за большие деньги опытных проводников, умеющих найти колодцы на ветвистой тропе и вовремя предупредить о песчаной буре.

И вот она у цели. Конечно, по сравнению с Врагом эта цель — ничто, так, краткая остановка; но Ниакрис слишком хорошо помнила конец Камней Власти и своих надежд добраться до Врага с помощью заемного чародейства. Нет, она должна полагаться только на себя, на то, что есть в ней самой, на то, что не отберет никакой противник.

…Она стояла на коленях. Перед глазами плавали черные и алые круги, кровь зло билась в висках, словно просясь на волю, словно не желая больше поддерживать жизнь в этом одержимом злым безумием теле — потому что ведь только безумная могла потащиться в это безумное путешествие, в никуда, ведомая одним лишь чутьем да твердым, слово камень, убеждением, что любая дорога, куда ни сверни, непременно выведет ее к Врагу.

Она несколько раз чувствовала внимательные взгляды, устремленные на нее из узких бойниц по обе стороны черных ворот. Кто-то подходил взглянуть на нее — смотрел какое-то время и бесшумно уходил прочь.

Ворота все не открывались. Ниакрис ждала, не поднимаясь с колен.

Говорят, человек способен выдержать без воды не более суток. Ниакрис не сдвигалась с места три дня. Казалось, ее тело умерло, — под конец она уже не чувствовала ни жары, ни даже жажды.

Однако и ее силы таяли. И когда черные ворота наконец открылись, сознание ее почти что оставило.

Сильные, жесткие руки молча подняли ее, понесли внутрь — там царили прохлада и тень. Жестокое солнце наконец-то скрылось…

Она очутилась внутри знаменитого Храма Мечей.

Очень хотелось пить — она сдерживалась, хотя ноги, казалось, сами готовы нести ее к сложенному из грубых камней колодцу посреди пыльного двора. Нет. Они не увидят ее слабости.

Они — трое в темных тяжелых плащах, плотно запахнутых, несмотря на яростную жару. Смотрели они на нее с явным удивлением, пробивавшимся через старательно наведенное равнодушие.

Девочка озиралась исподлобья, крепко сжав перепачканные кулачки. На плече, прихваченная обрывком бечевки, смирно сидела тряпичная куколка, невесть как уцелевшая во всех перипетиях и тревогах.

— А у тебя есть характер, — проронил наконец один из стоявших перед ней, тот, что в середине.

— Характер-то у нее есть, а вот закостенеть уже закостенела, — возразил плащ слева.

— Ерунда, на то притирки и существуют, — ухмыльнулся плащ слева.

— Тогда ты ей и займешься, — решил плащ посередине.

Ниакрис так и не увидела их лиц.

— Ваше преосвященство, спешу обратить ваше внимание — ересь охватила уже пять деревень и продолжает распространяться. Поселяне отказались платить положенное своим сеньорам и отправлять барщину, равно как и нести церковные повинности. Ересиархи заявляют, что люди рождаются нагими, не имеющими ничего, и такими же уходят, потому все богатства, кроме созданного собственным трудом, нечисты и богопротивны. Повстанцы взяли приступом замок достопочтенного барона Филеаса и предали огню все имущество. О том, что сделали эти грубые скоты с баронессой и ее дочерьми, мой язык отказывается говорить.