Сергей Самаров - Козни колдуна Гунналуга

Обычная для всех драккаров каморка под кормой была занавешена куском парусины, но парусина висела совсем не так, как должна была бы висеть. Вернее, она даже не висела, а вытягивалась в сторону, как не должна была вытягиваться. Торстейн настороженно остановился уже перед этим пологом, не понимая, что происходит.

— Заходи, Китобой… — раздался из-за полога вибрирующий голос со многими трещинками, словно бы и не громкий, но властный, приказывающий, чуть-чуть прикаркивающий.

Колдун почувствовал приближение Торстейна, и при встрече с такой прозорливостью все, казалось, внутри у Китобоя затрепетало от прикосновения к этому, как ему подумалось, нечеловеческому. Именно нечеловеческому, потому что Торстейн считал недоступным для человека влиять на другого человека иначе, нежели физической или моральной силой, и все остальные виды влияния относил к нечеловеческим.

Он тронул рукой полог с осторожностью, не понимая, в какую сторону тот должен сдвигаться, и замер в недоумении. Если драккар был наклонен в одну сторону, то полог был наклонен в другую, но сам своего наклона, кажется, и не чувствовал, хотя был легким и податливым и даже слегка колыхался под порывистым ветром. Но наиболее странное было в том, что сама каморка и все, находящееся в ней, в том числе и колдун, было наклонено еще больше и находилось практически на боку, не ощущая, кажется, этого. Ни один предмет не мог в этом положении держаться на своем месте, и, тем не менее, все предметы и сам колдун держались и не испытывали от своего положения неудобства, словно не замечая его.

— Я же говорю, заходи… — снова позвал Гунналуг, теперь уже более требовательно и властно, так что отказаться после момента, когда полог был отодвинут, показалось невозможным и опасным.

Торстейн глянул, куда ему ступить. Место, чтобы поставить ногу, было, он поставил, но поставил, как оказалось, не на наклонную поверхность, а на совершенно плоскую, которой здесь не было. Глянул еще раз и увидел, что часть его ноги, которая еще находится вне каморки, нормальная, а та часть, что ушла за порог, была странно изогнута, будто бы нога была сильно, почти катастрофически, до дикого уродства искривлена. Тем не менее боли он не почувствовал, как должен был бы почувствовать при переломе кости. Какое-то мгновение Китобой думал, но, подняв глаза, поймал насмешливый и слегка испытующий взгляд колдуна, и тогда решился, стремительно шагнул за порог и оказался вдруг на ровной поверхности, с которой падать было совершенно некуда. Полог за его спиной опустился вполне естественным образом, как он и должен был бы опускаться в реальных условиях человеческой, а не колдовской жизни.

Торстейн наклоном головы поздоровался.

— Ты, Китобой, достойно выдержал испытание. Пожалуй, с тобой стоит иметь дело… — сказал Гунналуг слегка разочарованно, потому что ожидал испуга, которого не последовало. — Садись сюда, на эту шкуру, и расскажи, чем так обижает вас ярл Ингьяльд.

— Мы не слишком охотно даем себя в обиду, — возразил Торстейн. — А ярл желает, чтобы мы отдавали ему десятую часть своей добычи с рыбной ловли и охоты. Но мы всегда были вольными бондами и не желаем этого делать. И потому предпочли ту же десятую часть отдавать наемным берсеркам, взявшимся нас защищать. Этим мы показали, что не жадные люди и воюем не за часть добычи, а за принцип. И он для нас важен. Это принцип нашей свободы, доставшейся нам от наших предков.

— С этим все ясно, хотя принципы можно было бы отстоять и в суде лагмана. Ингьяльд не посмел бы выступить против приговора лагмана. Я так думаю. А как получилось, что Ингьяльд захватил лучший фьорд на берегу? Куда вы смотрели?

— Это спорные земли. Официально на них раньше никто права не предъявлял. Старое поместье Ингьяльдов находилось чуть дальше по берегу, но там вообще есть только высокий утес и нет никакого фьорда. Правда, при доме был хороший участок с плодородной землей. Потому дом там и построили. Старое поместье сгорело от удара молнии, и ярл стал строить новое на берегу фьорда. Мы в те времена держали там почти все свои лодки, на берегу было два вика, но никто ярлу не стал мешать, потому что он на фьорд прав не предъявлял. Он предъявил только после того, как построил дом и заселил его воинами. И поставил нам условия. Когда мы не согласились, он сжег наши вики, убил несколько человек, и мы вынуждены были переселиться, потому что тогда еще не объединились против него и не могли противостоять.

— Да, аппетит у вашего ярла хороший, — усмехнулся колдун. — Но это ваше дело, и меня оно касается мало. С ярлом Торольфом ты сумел договориться?

— Пока только предварительно, в общих чертах. Он желает сначала поговорить с тобой, потом уже со мной. Тогда и договоримся о планах.

— Одноглазый всегда бывает благоразумным. Это приятно сознавать. Надеюсь, ты тоже обладаешь этим качеством. Так ты говоришь, в старую усадьбу Ингьяльда ударила молния?

— Да. Это произошло четыре с половиной года назад.

— Давно… Новый дом, мне кажется, своей молнии просто заждался. И погода соответствует. Я, кажется, слышал, как где-то громыхает гром?

— Да. Над морем… Молний, правда, пока не видно…

— Молния появится в нужный момент. Хватит одной молнии. Дом деревянный?

— Только второй этаж и крыша. Первый этаж каменный.

— Да, хватит одной молнии, и ни к чему зря расходовать силы. Я подарю молнию Торольфу, пусть он ее использует. Но, я вижу, ты еще что-то хочешь сообщить?

Торстейн Китобой слегка смутился от такой проницательности колдуна, но все же ответил бойко, словно давно готовил ответ:

— Ярл Ингьяльд выписал из Швеции десять боевых троллей…

— Троллей?

— Да.

Гунналуг вдруг заулыбался, словно что-то вспомнил, потом достал из кожаного мешочка порошок, рассыпал его в воздухе, очертив магический треугольник, и порошок загорелся. Колдун некоторое время с любопытством всматривался в висящий в воздухе огненный треугольник, потом махнул рукой, огонь погас, и треугольник обвалился на медвежью шкуру белым пеплом.

— Тролли… — он по-прежнему улыбался. — Это не есть серьезная проблема, из-за которой стоит менять свои планы. Тролли смертны, как и люди. И даже менее опасны, потому что не верят в Одина и ничего знать не хотят о загробной жизни в Вальгалле. И потому берегут себя больше, чем простые воины. У них сильный инстинкт самосохранения, почти как у диких зверей. И напугать их, как и победить, не сложно. Но ты, знаю я, хотел сказать другое. Говори честно и не смущайся. Я отвечу на твой вопрос, если это вопрос.

Китобой, после увиденного магического огненного треугольника, по непонятной причине зависающего в воздухе и, как он понял, приносящего Гунналугу какую-то важную информацию, казалось, сначала еще больше оробел, но потом вздохнул решительно и выпрямился, не вставая, чтобы все же задать главный вопрос, в необходимости которого он все еще сомневался, поскольку не считал этот разговор корректным: