Джон Норман - Рабыня Гора

Связанные за спиной руки сжались в кулаки. Открыл мне ход в изгороди! Знал, что не убегу! Я не знала – а он знал. Знает меня лучше меня самой! Не сомневался: дай девушке выбор, и она на коленях будет умолять не отпускать ее, сама за минуту до этого о том не подозревая. А он уже знал. Была в этом даже некая бравада – показать, что она сама знала, что не убежит, что, валяясь у него в ногах, станет упрашивать оставить ее в лагере. «Так что же из этого следует? – спрашивала я себя, в бешенстве извиваясь со связанными руками и ногами. – Вполне понятно что». Только вот земной девушке принять этот вывод не так-то просто. Что такого знал он обо мне, чего я сама о себе не знаю? Что же разглядел в Джуди Торнтон сметливый этот дикарь? Что-то, чего она сама не знала? Что-то, в чем ни за что не призналась бы себе?

– Нет, – зарыдала я. Этта, пытаясь утешить, поглаживала меня по голове.

– Нет! – стонала я. – Нет!

Но выбор был сделан. Проем в колючей стене сомкнулся.

А потом он привел меня к самому мерзкому из всех мужчин в лагере, заставил его ублажать, только теперь не связанной, без скрывающего голову колпака. Теперь я сама должна была действовать, расшевелить его. И, захлебываясь рыданиями, я покорилась. Стоя на коленях, ласкала его – руками, губами, старалась доставить удовольствие свободному мужчине, выполнять то, что прикажет. Только толку от меня было не так уж много. Неловкая, неумелая, испуганная девчонка. Невозделанная. Как говорится, сырье. Но в конце концов он подмял меня, и, по-моему, с удовольствием, довел до чувственных спазмов. Сначала я решила не поддаваться. На меня смотрел хозяин. Нет, я покажу, что я – личность, пусть относится ко мне с уважением. Но и четверти часа не прошло, как меня захлестнуло возбуждение, противиться которому я не могла. Глаза наполнились слезами. На глазах у хозяина я откинула голову, закрыла глаза и, закричав, не в силах с собой совладать, отдалась ему. Восхитительное тело Джуди Торнтон содрогалось в оргазме. А теперь я лежу голая, связанная, кое-как прикрытая попоной.

Рядом, утешая, сидит Этта.

Все. Теперь не убежишь. Проем в колючей изгороди наглухо закрыт. Я связана. Ни рукой, ни ногой не шевельнуть. Я печально улыбнулась.

Никуда рабыне не скрыться.

Только непонятно, зачем он меня связал? Уж конечно, не побега опасался. Отвесная скала, колючая изгородь – не ускользнешь. Так почему же я связана? Может быть, в наказание. Превосходная карательная мера. В этом мире ею часто пользуются. Это и унизительно, и физически мучительно, особенно если хозяину заблагорассудится долго продержать девушку связанной. Одно из самых простых и эффективных наказаний – наряду с ограничениями в пище и плетьми. А уж когда путы сняты, девушка просто с ног собьется, стараясь угодить хозяину – лишь бы снова не навлечь на себя гнев. Вот так и учат рабынь знать свое место, а место им – у ног хозяина.

Так меня наказали? Но хозяин, казалось, вовсе не был раздосадован.

Конечно, я действовала неумело, но, как могла, старалась ублажить, кого он велел.

Вроде бы хозяин не разозлился, не казался раздраженным. Не похоже, что меня наказали. Так почему же я связана?

Старалась изо всех сил, себя не жалея, делала, что могла, – прелестная, несчастная, подневольная.

Что могла, то и делала.

Ну почему он связал меня?

Несколько минут я пыталась устоять перед тем дикарем, и мне это удалось. Лежала застывшая, неподвижная, пыталась не поддаваться чувствам. Не хотела, чтобы хозяин видел, как я бьюсь в корчах.

И все-таки не устояла! До сих пор стыдно!

А почему, собственно говоря, мне стыдно? Если женщина отдается мужчине – что же в этом плохого? Что плохого в том, что сердце бьется, что тело дышит, чувствует? Если мужчина по природе своей завоеватель и победитель, то какова же природа женщины? Может быть, она призвана гармонично дополнять его? Сдаться, покорно склониться перед ним, доставлять ему наслаждение? Меня прошиб пот. Этта улыбнулась. Лишь равный может сопротивляться мужчине. Я же ему не ровня. Я – рабыня! Я принадлежу мужчинам! И могу быть женщиной – до мозга костей, как ни одна свободная женщина. Я могу быть самкой, собственностью мужчины. Я – могу, свободные женщины – нет. Мне дано быть женщиной, им – нет. Став рабыней, я обрела свободу быть женщиной. Я рывком села. Руки связаны за спиной. Освободить их не могла. Этта мягко положила руку мне на плечо. Я смотрела на нее дикими глазами. У меня нет выбора. Я – рабыня. Меня заставили быть женщиной.

У меня вырвался радостный возглас. Этта сделала знак: «Молчи!» Несколько минут я сопротивлялась мужчине! Боролась с собой! Какая же я глупая! Какого наслаждения себя лишила! Оказаться бы сейчас рядом с хозяином! Одно его прикосновение – и я бросилась бы ласкать, целовать его, таяла бы в его руках! Какое безмерное, нескончаемое блаженство испытал бы он, а я, рабыня, закричала бы от наслаждения, ощутив, какое счастье – быть женщиной!

– Развяжи меня, Этта, – взмолилась я, – развяжи меня!

Она не понимала.

Я повернулась к ней спиной, жалобно протянула связанные руки:

– Развяжи меня!

Этта мягко покачала головой. Меня связал хозяин. Я должна оставаться связанной.

В отчаянии я тряхнула головой.

Хотелось ползком ползти к мужчинам, кричать им: «Я поняла!», умолять их, чтобы овладели мною, позволили доставить им наслаждение.

Хотелось утолять их желания, быть им рабыней, чувствовать себя их собственностью. Глаза мои горели сладострастием, я изнемогала от вожделения. В ногах бы валялась у мужчины, лишь бы позволил служить ему.

Я и не представляла, что бывают такие чувства. Я не просто мечтала смиренно принести им в дар свое тело, чтобы схватили, стиснули, покорили. Нет, мною овладела безумная жажда отдаться мужчине и любить, любить, любить его. Хотелось отдать себя до конца, ничего не прося взамен. Нет, мне ничего не надо. Впервые в жизни я, ликуя, ощутила в себе женщину, рабыню. Впервые в жизни хотелось отдавать. Беззаветно отдать все, принести себя в дар, чтоб знали: я принадлежу им, люблю их, все для них сделаю и ничего не попрошу. Хотелось все отдать, стать ничем.

Хотелось быть их рабыней. Самозабвенный экстаз рабыни охватил меня. Пресмыкаться перед ними, чтобы знали: я поняла! Я принадлежу им! Закричать бы, заплакать, пасть перед ними на колени, упоенно целовать, ласкать языком, губами!

– Развяжи меня, Этта, – рыдала я.

Она покачала головой.

Ну конечно, я могла бы и лучше, гораздо лучше ласкать того, кого повелел ласкать хозяин.

Я взглянула на Этту, на спящих мужчин, снова на Этту.

– Научи меня, Этта, – горячо зашептала я, – научи меня завтра, как их ласкать. Научи меня ласкать мужчин.