Сергей Лукьяненко - Непоседа

Иен сидел с открытым ртом. Трикс взялся за голову.

— Все чистая правда, — сказал Сутар. — Так оно и было. Когда старый султан умирал, он призвал визиря и меня к своей постели и говорит: «Что будем делать? Сын мой умен, прилежен и красив. Он ничего не боится. Но в сердце его слишком много доброты. Эта доброта убьет наше государство и утопит его в крови. Полагаю, у нас нет иного выхода, кроме как пожертвовать одним во благо многих». И после этого султан испустил дух…

— А почему было просто не лишить Абнуваса трона? — спросил Трикс. — Есть же еще два сына…

Он спохватился, что говорит так, будто султана нет рядом, и смущенно посмотрел на Абнуваса. Тот улыбнулся и махнул рукой, призывая не беспокоиться.

— Ну что ты! — ужаснулся Сутар. — Изменять порядок наследования престола? Это путь к кровавой смуте и разрухе! Нет, выхода не было. Мы с визирем надели праздничные одеяния, взяли шелковую веревку и пошли к юному Абнувасу. Он тогда был твоим ровесником, Трикс. Мы вошли в эту самую комнату и увидели, что Абнувас сидит на табурете из красного дерева, обнажив шею, и улыбается нам. «Я знаю, зачем вы пришли», — сказал он. «Делайте же свое дело, ибо это правильное решение. Я вам глубоко благодарен за помощь. Вы добрые чудесные люди». Мы ему веревку на шею-то накинули, и вдруг Абнувас попросил: «Можете ли вы погодить минутку? Я вспомнил, что не покормил утром свою любимую канарейку…» Ну… — шут вздохнул, — тут мы с Аблухаем не выдержали, прослезились. И дали клятву, что постараемся все-таки победить излишнюю доброту Абнуваса. А до тех пор станем править от его имени, принимать все трудные и жестокие решения, самому султану позволяя судить несложные дела, в которых уместно проявить доброту и раздавать милостыню во время праздников.

— И как успехи? — поинтересовался Трикс.

— Неделю назад я убил пчелу, укусившую меня! — гордо сказал Абнувас.

Сутар вздохнул.

— А плакал я от боли, а вовсе не из жалости к пчеле… — добавил Абнувас и покраснел.

Сутар махнул рукой.

— Похоронил я ее просто так… ну шутки ради… — совсем уж смущенно добавил султан.

— Поразительный случай! — признался Трикс. — Желать добра всему живому, в том числе и людям — это достойнейшее поведение. Но желать добра так, что при этом в выгоде оказываются злодеи и душегубы… никогда о таком даже не слышал!

Абнувас печально и виновато кивнул.

— Мы советовались с докторами и мистиками, волшебниками и колдунами, — вздохнул Сутар. — Никто не знает, как это лечить. Лекарства и заклинания от излишней жестокости существуют, но никто не пробовал придумать лекарство от излишней доброты. Один колдун, кстати, очень заинтересовался вопросом. Он сказал, что доброта может быть прекрасным оружием. Надо только заколдовать жителей враждебной страны, чтобы они желали всем добра. Чтобы они не казнили убийц и не сажали в тюрьмы воров, не мешали грабить общественные посевы и разворовывать королевские рудники, чтобы любое зло называли последствием тяжелого детства и недостатка внимания. Колдун сказал, что пройдет одно-два поколения и страна, попавшая под такое заклятие, вымрет — родители не станут заботиться о детях, дети о родителях, правитель не станет беречь народ, а народ — слушаться правителя.

— Но если все станут добрыми, то там не будет воров, грабителей и убийц! — пылко возразил Абнувас.

— О, мудрый султан, — горько сказал шут, — заклинание никогда не подействует на всех. Найдутся те, кто перед ним устоит. Найдутся те, кто по своему гномьему или эльфийскому происхождению поддастся заклинанию не в полной мере: к примеру — не будет грабить и убивать только своих соплеменников. А больше всего будет тех, кто по причине душевного недоразвития творил и продолжит творить зло, даже не думая, что это зло. Заклинание свяжет руки только людям и без того добрым. Злодеям оно позволит творить все, что угодно.

— А еще очень быстренько набегут ушлые люди из соседних государств, — сказал Иен. — То-то они порадуются! Факт!

— И тот колдун придумал это заклинание? — забеспокоился Абнувас. — Это очень нехорошо, надо его отговорить!

— Ну, к счастью, тот колдун скоропостижно умер, — сказал Сутар. — Свалился с вершины своей башни, а поскольку в зубах у него почему-то застряли скомканные страницы его колдовской книги, он не смог волшебством смягчить падение.

— Бедняга, — вздохнул Абнувас. — Какая трагическая случайность… Уверен, поразмыслив, он бы сам отказался от своих планов!

Трикс ошеломленно смотрел на Сутара.

Шут пожал плечами:

— Согласен, это было бы мощное оружие. В случае конфликта с вашим королевством, к примеру… Но мы же все-таки не чудовища какие-то! Ну драконье пламя, чума, наводнение… Но должны же быть какие-то моральные границы!

Трикс облегченно вздохнул.

— Теперь ты понимаешь, что наш добрый султан, — шут вздохнул, — не поможет в решении той проблемы, что перед нами встала.

— Какой проблемы? — забеспокоился Абнувас.

— Не беспокойтесь, это мелкие вопросы, недостойные вас, — отмахнулся шут. — Кстати, я шел к вам, чтобы предупредить — заболела одна из гончих собак, у нее отнялись лапки. Вы бы не могли…

— Конечно! — вскочил Абнувас. — Что же ты не сказал сразу, шут? Я немедленно пойду к бедной собачке!

Едва султан удалился, как шут развел руками и пожаловался:

— Ну вот, видите? Он проявляет доброту ко всем. Он не разделяет малую доброту и большую. Не видит, как из-за мелочей страдает главное… Ох, неужели и мы с визирем в ту ночь заразились этой болезнью… и оставили на троне непригодного султана.

— Сутар, — вздохнул Трикс, — я все понял, да. Султана не стоит даже огорчать рассказом про Прозрачного Бога. Тогда, быть может, мы пойдем к Великому Визирю?

Сутар кивнул:

— Я собирался устроить вашу встречу поздним вечером. Но раз уж вы здесь — пойдемте. Аблухай сейчас в театре, смотрит какое-то представление. Обычно это настраивает его на добродушный лад.

— То есть с Великим Визирем у нас не будет таких проблем, как с султаном? — уточнил Трикс.

— О нет. Таких проблем не будет, — твердо пообещал шут.

Часть вторая. Трикс интригует

1

Великий Визирь Аблухай слыл покровителем искусств, знатоком живописи, ценителем музыки, поклонником скульптуры, исследователем архитектуры, другом ремесел и светочем знаний. В этом, конечно, нет ничего необычного, за исключением того, что Аблухай и впрямь покровительствовал искусствам, разбирался в полотнах старых и новых мастеров, обожал музыку народную, камерную и оперную, не пренебрегая, впрочем, авторскими песнями под дутар, обожал древние статуи (особенно изображающие прекрасных обнаженных девушек), мог на память перечислить все красивейшие здания Самаршана и королевства, ценил искусную работу мастеров-краснодеревщиков и ювелиров, а также издал указ о непременном обучении грамоте и счету всех детей мужского пола, изъявивших к тому желание. Потому нет ничего удивительного, что все люди творческие и жаждущие признания (а также золота и серебра) съезжались в Дахриан со всех концов света. Даже суровые мастера варваров, режущие из моржовой кости и минотавровых рогов священные амулеты, порой посещали Дахриан. Даже гномы иногда посылали своих кузнецов преподавать на факультете Ковки и Литья. Даже высокомерные эльфы однажды приняли участие в певческом турнире, после которого несколько десятков человеческих певцов со стыда сменили профессию.