Временные трудности (СИ) - Desmondd

Ведь как гласило изречение, которое когда-то придумал сам Хань: «Воин не знает жалости к противнику лишь в двух случаях — в бою и в любви»!

Если бы только мерзавец и Мэй не встретились, если бы не познакомились, всё бы было совсем по-другому! Все отвернулись от Ханя, все бросили — родители, слуги, знакомые, а вот теперь и Мэй. Впереди его ждала бесконечная боль, причём к постоянной физической добавилась тысячекратно более сильная душевная. И всё из-за чего? Из-за этой дурацкой клятвы, которую подтвердили глупые духи! Во всём виноваты только они!

— Ничччго, — прошептал он, развернувшись и направившись прочь, — я вам всссм покхажу! В-вы у мня всеы п-по-плачете! Будыты жлеть, шты мня ны цыныл-лы! Но бдет п-з-здно!

Стены и коридор начали не только гнуться, но и расплываться, но Хань упорно шагал вперёд. Он уклонялся от дверных косяков, хотя те коварно возникали на пути, получал по лицу от вздыбившегося пола, но упорно вставал, ощущая не физическую боль, но лишь огромную пустоту внутри. Он вышел из дома, как и собирался, но без Мэй сбегать не было смысла — наоборот, если он уйдёт, то они все только обрадуются. Наверное, все, кроме учителя — ведь у того не останется жертвы, которую можно мучить. Мама и отец и так нашли ему замену, Мэй выбрала другого, слугам было всё равно — и если Хань исчезнет, то все вздохнут с облегчением. Нет, он не позволит им отделаться так легко!

Не обращая внимания на обеспокоенные взгляды стражей, он вышел из дома и направился прочь, в глубь территории поместья, к месту, которое посещал раз в год для совершения церемонии почтения к предкам. И вот теперь он проявит настоящее почтение, то почтение, которое они заслужили!

Показался небольшой храм на возвышенности, который выглядел в свете лун очень зловеще. Фонари возле входа как всегда горели, освещая голубоватым светом ци таблички с именами и подвигами предков и бросая зловещие блики на озерцо рядом. Хань шагнул вперёд, сжимая кулаки, его переполняли обида, злость, жажда справедливости и желание отомстить. Ведь духи предков тоже предали его, не защитили, не спасли, наоборот — именно они навлекли на него все беды! Тогда чего они заслуживали в ответ?

Дверь попыталась уклониться, подставив на пути косяк, но Хань не зря всегда был настоящим героем! Он наполнил тело ци, пробил лбом стену и шагнул внутрь.

Синий свет фонарей окрашивал храм в потусторонние зловещие цвета, но отвагу Ханя такими трюками не сломить! Он окинул взглядом каменные стены, отделанные ониксом и яшмой, постаменты со статуэтками предков, высокие колонны, украшенные тонкой резьбой. Взгляд его остановился на семейном алтаре, том самом, рядом с которым он получил своё взрослое имя, на который столько лет возносил дары и просил у предков защиты и процветания для рода Нао! И что? Помогли они ему? Защитили? Или даже не считали его Нао? Они приняли клятву отца? Значит им нравятся разные клятвы? Что же, они такую получат! Отец, матушка и Мэй Ханя не ценили и смеялись над его бедами. А вот если он умрёт, они всё поймут, осознают, что натворили, но будет уже поздно! Хань расхохотался, представляя их лица завтра утром! Но единственное, о чём он сожалел — что сам этого уже не увидит.

У него не было при себе ножа, но как там говорил мерзавец-учитель? Для чего оружие, когда есть ци?

Он собрал энергию в руку, намеренно делая ци острой, как клинок из Звёздной Стали. Из пальцев хлынула кровь, но не полилась на землю, а зависла в воздухе, формируя кончик большой кисти.

— Будь проклят род Нао и его предки, тот, кто поклялся, и те, кто слышал клятву! Кто смотрел на мои страдания, но не сделал ничего, чтобы помочь! — закричал Хань, волна ци вырвалась из его тела, на мгновение залив святилище ярким светом.

Снаружи завыл ветер, тёмные облака закрыли луны, загремел гром и заблестели молнии, их отблески через проем в стене превращали любое движение в череду застывших картин.

— Я ухожу из этого рода! Не хочу иметь с ним ничего общего, ни сейчас, ни потом, в следующих жизнях!

Ослепительная молния ударила прямо перед входом так громко и сильно, что уши заложило, а вокруг брызнули осколки камней.

— Вы меня никогда не ценили, так что я тоже не буду почтительным!

Хань взмахнул рукой, которая сжимала кровавую кисть, и написал почерком столь прекрасным, что каждый иероглиф являлся произведением искусства, размашистую надпись:

«Если Гуангу Нао и Лихуа Нао так нравится учитель, то пусть их сыном будет он, а не я, Хань!»

Родовое имя Хань добавлять не стал — ведь он уже отрёкся от этого рода!

Кровь, наполненная ци, светилась алым, её яркое сияние осветило святилище, подавив свет фонарей. На него нашёл новый приступ вдохновения.

«Кто не ценит своего сына, пусть получит чужого», — написал он на ещё одной стене.

Он окинул обе надписи оценивающим взором. Тут же мелькнуло сожаление о содеянном. Ещё бы не сожалеть, ведь он, уходя, незаслуженно оставляет этому роду такие прекрасные шедевры! Он понял, что поторопился, надо было ещё пройти по поместью и сжечь все свои цитаты, чтобы им не досталось ни одной! Но ничего уже не поделаешь. Пусть это будет прощальным даром.

«Предательство родных — как тысяча отравленных кинжалов», — написал он ещё одну фразу, новый шедевр в долгой череде предыдущих.

Он хотел написать ещё что-то, но решил, что для рода Нао это слишком ценный дар, которого они совсем не заслужили. Он перестал удерживать ци, кисть утратила твёрдость и плеснулась на пол кровавым потоком.

Хань подошёл к алтарю. Окинул последним взглядом статуэтки предков и духов самих предков, которые яростно кружились в воздухе, видимые только с помощью ци, и демонически расхохотался. Вот уж действительно, жаль, что он завтра ни на что не сможет посмотреть своими глазами. Хотел бы он увидеть их лица, насладиться плодами своей мести! Но ничего, возможно, он когда-нибудь прочтёт об этом в трактате: «Падение рода Нао», или даже увидит всё в созерцательном кристалле.

— Хуже смерти только позор, и вам придётся жить с этим позором!

Это тоже было отличной, достойной увековечивания фразой, но записывать Хань её не стал — он и так отдал роду Нао слишком много незаслуженных даров!

Стремительный росчерк ци — и кровь из его тела хлынула бурными потоками, заливая святилище. Было больно, но не больнее, чем на пытках-тренировках, не больнее, чем видеть Мэй в объятиях этого подлеца, не больнее, чем слышать, что родители находят ему замену!

Пусть отец поплатится за свои слова, а духи — за то что приняли клятву. Ну а если им что-то не нравится, то рядом есть мерзавец, который довёл Ханя до подобного! Пусть рухнет род, пусть матушка плачет сколько угодно, а предательские слуги, так ликовавшие при виде его мук, жрут свои помои — ведь раз род падёт, они потеряют работу и сдохнут от голода!

— Кем бы я ни переродился в будущем, все равно будет лучше, чем сейчас, — пробормотал Хань напоследок. — Попробуй, разберись с такими временными трудностями, у-чи-тель!

Он рухнул на алтарь, заливая его кровью. Наконец-то Хань, теперь уже не Нао, ощутил облегчение и внутренний покой.

Часть 2. Заплыв головастика. Глава 9, в которой желания героя исполняются, но не лучшим образом

Сегодня Фенга переполняла радость, почти что ликование. Несмотря на недавний случай, повлёкший получение очень обидной и прилипчивой клички, приемные родители отправили его сегодня стирать одежду и бельё, вместо того чтобы заставлять горбиться на поле. Это было занятием не столь тяжёлым, сколько ответственным — требовалась внимательность и некоторая ловкость. И то, что отправили не родных детей, а его, значило многое. Возможно, дело в том, что по происхождению он был городским, хоть самого города никогда не видел, так как был слишком уж маленьким, чтобы хоть что-то отчётливо запомнить. Впрочем, это не мешало напропалую врать, что в городе хижины строят из лучшего бамбука и кроют не рисовой соломой, а деревом, они бывают такими большими, что в них помещаются сразу столько семей, сколько пальцев на ладонях, и что строят их в два и даже три этажа. Впрочем, ему никто не верил, его за такое даже поколачивали — но так, беззлобно, для порядка. В этой деревне его не обижали — приемный отец Широнг колотил его не слишком уж намного чаще и сильнее остальных членов семьи, а приемная мать Зэнзэн кормила, пусть и остатками после себя, мужа и родных детей.