Первый урок Шоломанчи - Наоми Новик
От щита была единственная польза: чреворот пока никак не мог за него проникнуть. Образно говоря – ни впихнуть язык меж моих сжатых губ, ни раздвинуть мне ноги. Но рано или поздно я должна была устать и сдаться. Я не сумела бы одолеть его. И только ужас и ярость при мысли о том, что я не смогу держаться вечно, заставили меня сделать хоть что-то еще. Я немного протиснулась вглубь, а потом с головой погрузилась в плоть чреворота, и это совсем перестало походить на чужие мерзкие объятия. Рта, глаз и рук не было – были внутренние органы; и тварь по-прежнему пыталась в меня проникнуть. Я должна была раскрыться, стать ее частью, слиться с ней, точнее, с отвратительной, ужасной, мокрой внутренностью умирающих существ, которые так и не умирали до конца, но вечно гнили и истекали кровью. Я начала вопить от одного ощущения всего этого вокруг себя.
Но я знала, что никто не придет на мой крик, и продолжала двигаться. Я втягивалась все глубже в чреворота, хватаясь за что попало как за веревки, которые хлюпали и выскальзывали из кулаков; я словно плыла сквозь плоть чудовища. Но на ходу я чувствовала свою ману – поток, который тек сквозь меня, помогая удерживать заклинание щита и оттеснять жадную тварь. Я понятия не имела, сколько силы использовала и сколько еще осталось – и хватит ли оставшегося, чтобы уничтожить чреворота, когда я доберусь до цели; и я вопила, и плакала, и слепо лезла вперед, не зная зачем… это было невыносимо. Учебник прав – выберите любой другой вариант, любую другую смерть – потому что я бы предпочла умереть, чем идти дальше.
И тогда я остановилась. Я остановилась и использовала лучшее из девятнадцати заклинаний, способных уничтожить целую толпу – самое короткое, всего три слова на французском языке, «à la mort» (но его нужно произнести небрежно, сделав жест запястьем, который большинство окружающих истолкуют неверно, а если ошибешься хоть чуть-чуть, заклинание убьет тебя). Если держать в голове столько условий сразу, трудно говорить небрежно. Но меня это не волновало. Смогу ли я здесь как следует шевельнуть рукой? Я не знала. И это тоже было не важно. Я делала то, что давалось мне естественно, – заклинание скользнуло с моих губ легко, как дыхание, и я шевельнула рукой – или просто подумала, что шевельнула. Мерзкая гадость вокруг стала полужидкой и гнилой, но само произнесение заклинания оказалось необыкновенно легким и приятным, поэтому я повторила, и еще раз, и еще, и еще, можно сказать, от облегчения. Я добавила и другие смертоносные заклинания, все, какие знала, на тот случай, если одного окажется мало. Но процесс не прекращался: гниение распространялось все шире, внутренние органы плавали в хлюпающей массе, глаза вылезали из орбит, прижимались к моему щиту и смотрели на меня, но при этом они стекленели и съеживались, а я продолжала убивать – и убивала, пока внезапно, в один прекрасный момент, чреворот не разорвался над моей головой как мешок и не сполз на пол, распадаясь на части. Последние несколько глаз были уже мертвы и пусты, когда тварь наконец превратилась в ошметки.
Мне казалось, что я пробиралась по нему целую вечность, но на самом деле я сделала не больше двух шагов от того места, где чреворот меня схватил. Он остался лежать на полу – чудовищный комок, похожий на обглоданный куриный скелет, только в позе эмбриона. Затем он тоже распался на куски плоти и комки слизи; весь коридор был покрыт кровью, желчью и гнилью.
Все это уже стекало в отверстия в полу – тщательно продуманные, грамотно расположенные, проделанные именно для того, чтобы эффективно убирать все следы несчастных случаев. Трубы начали хрипеть и давиться, и я подумала, что они не выдержат, – но тут же автоматически включились пульверизаторы на потолке и успешно смыли остатки чреворота.
Я не знала, скольких людей убила. Я понятия не имела, сколько раз произнесла смертоносные заклинания. Не сомневаюсь: жертвы были бы мне благодарны. Они бы предпочли меня чревороту.
Нужно было опустить щит – я в нем больше не нуждалась, и не стоило тратить ману. Но снаружи он был весь облеплен гнилью. Пульверизаторы остановились, и вонючая жидкость потекла вниз, собираясь красно-желтыми лужами в нескольких сантиметрах от моих ботинок. Мне не хотелось прикасаться к этой гадости.
Поэтому я просто стояла, дрожа и плача – слезы никак не останавливались, – а когда по губам потекли теплые и липкие сопли, меня чуть не стошнило, весь живот стянулся в узел. И тут кто-то крикнул:
– Эль! Галадриэль! Ты там?
И меня отпустило. Я подняла руки, раскрыла щит и спустила его на пол, потратив на это еще несколько капель маны, чтобы не запачкаться.
Орион сбежал с лестницы и появился в коридоре, запыхавшийся и обожженный – с одной стороны у него на голове обгорели волосы. Увидев меня, он остановился и тяжело вздохнул, как человек, который волновался, что ты где-то задержалась допоздна, а теперь сердится, убедившись, что ты цела и невредима.
– Я рад, что ты выбралась, – язвительно произнес Орион. – Кстати, все уже кончилось.
Я разрыдалась и закрыла лицо руками.
Глава 7
Горе
Ориону пришлось практически отнести меня в мою комнату. Правда, на всю дорогу сил ему не хватило: несколько раз он останавливался, и я немного шла своими ногами, а потом замирала и начинала плакать, и тогда он, испугавшись, снова брал меня на руки. По пути он сообразил, что я не просто так убежала в противоположную от читальни сторону, и, добравшись до моей комнаты, попытался выведать, что произошло. Возможно, он бы мне поверил – но какой был бы толк, даже если бы он поверил и рассказал другим? Наверное, никакого. В конце концов, все считали, что он влюблен в меня по уши. У Ориона обязательно
