Вячеслав Касьянов - Искушение святой троицы

Глава 7

— Ах! — печально сказал Слава, глядя на серый туман, сгустившийся за окном. — Когда на улице туман, мне это нравится. Он такой — как, блин, это сказать? — такой глючный и прикольный. Когда идешь по городу утром и там туман, так очень необычно все становится. Даже кажется, что он увеличивает расстояния, потому что если видишь что-то в тумане, то оно становится такое размытое, плохо видное, как будто находится очень далеко. А в обычный день смотришь — тот же самый дом оказывается совсем рядом. Мне интересно фотографировать в туман. Я такую фотку снял за железной дорогой, около платформы, где озеро. Там был туман, озеро такое спокойное, ветра никакого нет, и в нем отражались деревья на берегу. Они были, естественно, в тумане и в воде отразились тоже в тумане. Отражение тумана в воде — это интересно выглядит. Хотя потом на фотку смотришь, и ничего такого особенного. Вообще, когда смотришь на фотку, как-то разочаровываешься. Когда ты сам снимаешь, вокруг тебя такие виды вообще, думаешь, на фотке должно получиться просто офигенно. А потом смотришь на нее и думаешь: ну, и что? То есть, ни черта ничего не чувствуешь, что ты чувствовал, когда снимал. И это происходит потому, что ты не можешь передать свои ощущения на пленку. А это тебе не хухры-мухры — передать ощущения. Чтобы, блин, их передать, это значит, что другой человек их должен почувствовать. Если он понял твои ощущения — значит, ты их передал. А как он может их понять? Люди друг друга-то понять не могут. А он может оказаться вообще челом непонятно какого склада и характера. И гороскоп у него другой, и вообще все не в кассу. Да он вообще может быть негром преклонных годов из далекой страны, который ни во что не врубается, кроме своих негритянских проблем. И менталитет у него негритянский. Вот попробуй ему передать свои ощущения. А вот великие художники могут их передать. А они ведь ни черта не знают чужих характеров. То есть, в смысле, знают, но я не об этом говорю. Они знают тех, кого фотографируют там, рисуют, описывают. А тех, для кого они это делают, они не знают ни разу. И все равно они передают ощущения, потому что хотя они не знают характеров, но знают зато универсальные средства, которые помогают им свои ощущения донести до кучи разных людей, кроме совсем отморозков, которым пофигу чужие ощущения. Мы, в принципе, живем в мире таких универсальных средств. Все магазины, все автобусы там, работа, зарплата, сервис — все это одинаковое для всех, хотя характеры у всех разные, но это такие универсальные средства, которые придуманы, чтобы всех устраивать. Они одинаковы не для всех, конечно, а для групп людей, которые более-менее одинаково живут, в похожих условиях, и одинаково тратят денег. Но эти все одинаковые штуки было легко придумать, потому что они рассчитаны на физиологические потребности и инстинкты, а они, эти потребности, приблизительно одинаковы у всех, потому что примитивны. А эстетические потребности и ощущения у всех разные, потому что они очень сложные и могут, грубо говоря, заморачиваться в разные комбинации, количество которых, в общем, бесконечно. И вот попробуй передай свою замороченную комбинацию ощущений другому челу, так, чтобы он хоть чего-то понял. Тут нужны совсем другие универсальные средства, более сложные. Простой чел не может объяснить, почему на него действует произведение искусства. Он может сказать, например: вот эта картина меня торкнула, потому что вон там в углу чувак хорошо нарисован и в другом углу чувиха тоже ваще прикольная. И цвет мне нравится, такой серо-буро-малиновый оттенок, это вообще мой любимый цвет! Вот и все, что он может сказать. Он может объяснить только какие-то отдельные, чисто внешние детали, которые понимает, а воздействие в целом он не понимает. Картина действует ему на подсознание, а почему она так действует, он уже не может сказать, потому что само подсознание для него загадка. А действует она так потому, что так задумал художник. То есть, он может все это подсознательное восприятие просчитать, образно говоря, чисто математически, и еще с помощью универсальных средств, которыми он владеет. Но для этого универсальных средств искусства мало. Надо, чтобы в башке у художника был талант и идеи. А уже их он воплощает этими средствами в произведение. Универсальные средства — это школа, а талант — это уже свое. Те художники, которые не учились в художественной школе и не освоили технику, даже если они потенциальные гении, все равно они останутся художниками второго ранга. Они могут торкать своей необычностью потому, что вместо двух компонентов — школы, то есть, универсальных средств, и таланта, у них есть только одно — талант (если, конечно, он есть). Он не оформлен школой, такой весь сырой, необработанный, угловатый — вот он и кажется необычным. Школа учит универсальным средствам, а у самоучек их нет. Поэтому они остаются в лучшем случае интересными художниками. Но не универсальными и не имеющими общечеловеческого значения.

Конечно, прикольно, когда какой-нибудь странный чел, такой самоучка, все-таки может оформить свои странные идеи с помощью универсальных средств, которые он чувствует подсознательно, так, что он их доносит до кучи народа. А народ, даже если его идеи не понимает, то хотя бы как-то подсознательно чувствует что-то там такое. То есть, челу удалось передать свои странные ощущения другим людям. Но тут есть один минус: чем чел 'страньше', тем он субъективнее. Его идеи — это все равно только его личные ощущения и переживания, которые ничего универсального и объективного не отражают, даже если он сумеет их передать с помощью универсальных средств. Естественно, кому-то его переживания покажутся интересными, если, например, у реципиента схожий характер. Тогда такой чел сделает этого художника своим любимым художником и будет говорить, что он самый великий художник в мире, только потому, что этот художник лучше других проник в его душу и передал его чувства. Но это всего лишь субъективные ощущения, которые не имеют значения для всего человечества в целом, как настоящее великое искусство, а имеют значение лишь для отдельных индивидуумов. Настоящий гений рождается тогда, когда его "субъективный" талант перерастает в "пламень объективности" — когда он интуитивно ухватывает какие-то свойства бытия и раскрывает их основные черты таким образом, что любые их тонкости становятся как бы легко понятными. Вот Декарт сказал 'я мыслю, следовательно, существую' — что может быть проще это фразы, кажется? А этой 'простой' фразе посвящены целые тома замороченных авторов, которые остались ни черта не известными или, в лучшем случае, известными только специалистам или отдельным индивидуумам, о которых я уже говорил. Потому что они не смогли сказать что-нибудь такое же простое и сложное, то есть, универсальное, а были способны лишь на замороченные концепции, лишенные универсальной простоты.