Андрэ Нортон - Колдовской мир-4. На крыльях магии

Арона вспоминала строки древних записей. Наконец она вздохнула:

— Понимаю. Но мне еще нужно подумать. Должно быть так, как говорила Хуана, дочь Гунтир: покорность, исполнение обязанностей и повиновение, словно я служанка?

— Великие боги, нет! Эта женщина ненавидит мужчин, брак и все в нем, за исключением того, что он придает женатому человеку респектабельность. И я сомневаюсь, чтобы ее знаменитый дедушка существовал где-то, кроме ее воображения. Ты заметила: Осеберг — это название города, а не имя человека? Я буду любить тебя, беречь и защищать. И когда-нибудь ты станешь знатной леди, потому что я уже на пути к этому. Наши сыновья станут здесь большими людьми.

Он говорил преимущественно на своем языке и использовал слишком много незнакомых понятий, чтобы Арона его хорошо поняла. Она сидела, глядя на него, взгляд ее желтых глаз оставался непроницаемым.

— Будет ли так, как написано в древних свитках: он-сестры-подруги становятся хозяевами и господами своих женщин? — спросила она.

Эгил усмехнулся.

— Сказки и легенды! Надеюсь, я буду для тебя лучше их! Но также надеюсь, что ты не отравишь мне суп из-за женского каприза. Мир? — Он протянул руку. — Вижу, что твоя скромность оскорблена, и, говоря по правде, это делает тебе честь. — Он взял ее руку, но не как хулиган, а как друг. Наклонил голову и мягко сказал: — У нас… чужаков… говорят, будто вы не знаете стыда и скромности. Теперь я знаю, что это неправда. Но вы не такие, как наши женщины. Принимаешь мое извинение?

— Договорились, — неохотно отозвалась она. Когда, вернувшись в Дом Записей, Эгил настоял на том, чтобы его вещи были перенесены в амбар или подвал, подозрения Ароны несколько рассеялись. Но первую ночь спала она беспокойно, раздевалась и одевалась торопливо и — Марис хватил бы удар, если бы она узнала, — прихватила с собой в постель кухонный нож.

Глава десятая

Поиск мудрости

«Я помощница хранительницы; когда-нибудь я стану хранительницей записей». Арона смотрела в маленькое окно, пытаясь уговорить себя. До сих пор она в этом никогда не сомневалась.

Эгил намерен занять место госпожи Марис. Знает ли об этом хранительница? Голодная зима тяжело отразилась на здоровье слабой и старой женщины. Теперь, когда появилась первая зелень, начала пастись госпожа Безрогая и стала давать молоко. По берегам ручьев и в лесу Арона собирала свежую зелень. Ночи, по-прежнему очень холодные, сменялись приятными днями, особенно если оденешься потеплее. Но старая хранительница продолжала болеть. По утрам она вставала медленно, долго не могла прийти в себя, ничего не делала, пока не поест, и аппетит у нее был плохой. Так получилось, что Арона больше ухаживала за госпожой, а Эгил принял на себя большую часть остальных работ в Доме Записей.

Однако он был мягок и послушен в эти дни, как любимая старшая сестра, бесконечно вежлив, почтителен по отношению к госпоже Марис, всегда прислушивался к желаниям Ароны. С улыбкой он освободил ее от самых тяжелых и неприятных работ. Оживленно обсуждал с ней историю и легенды, сидя на переднем крыльце. Признал свое младшее положение в доме и спал в передней комнате, оставив Ароне спальню наверху.

Он старался завоевать ее дружбу. Иногда с осторожной нежностью целовал ее и делал небольшие подарки. Арона удивлялась: неужели у нее теперь каждый день именины? Обычно он начинал все их беседы со слов: «Когда мы будем вместе». Говорил о детях, которых она родит, и о своем желании стать их отцом. Марис улыбалась, как любящая мать, видя их вместе.

Он мечтал о том, как они с Ароной будут работать вместе, как партнеры, как сестры. «И он старший», — сердито думала Арона. Потому что он оставался коварным и хитрым хулиганом. Четырежды он хватал ее против ее желания. Несколько раз она видела, как он смотрит на нее, точно кошка на мышку. Заметила ли это госпожа Марис?

Однажды, когда престарелая хранительница уснула, Арона вспомнила о старых рукописях и пошла в комнату записей. Дверь туда была закрыта и завязана прочным узлом.

— Ты закрыл дверь в хранилище записей? — спросила она Эгила, найдя его под навесом, где обычно делались записи. Она посмотрела через его плечо, чтобы увидеть, что он пишет, но он прикрыл написанное.

— Нельзя, чтобы бродячие животные и любопытные дети портили записи, — буркнул он. В голосе его звучало разочарование: как это Арона сама не понимает?

— Да, но мне нужно войти туда, — возразила она.

— Если нужно, — терпеливо ответил он, — сначала спроси у меня.

Она обеими руками схватила его за плечи и попыталась повернуть лицом к себе.

— Разрешение я спрашиваю у госпожи, а не у ее ученика! — взорвалась Арона. — Раньше мы никогда не запирали записи, и никогда дети или животные туда не забирались, пока не появился ты. — Она повернулась, нашла нож и принялась разрезать веревку. Эгил оставил свои записи и встал за нею.

— Эту веревку нелегко было достать, — мрачно заметил он.

— Очень жаль! — раздраженно ответила она и принялась рыться в грудах записей. Несколько свитков были отложены. Поискав, она сумела найти только клочок, на котором едва поместится ее имя. — Это все, что у нас осталось? — удивилась она. — А где остальное?

— Я позабочусь, чтобы у нас было больше, — проговорил он, все еще терпеливо. — Почему бы тебе не посмотреть, как дела у хранительницы? Если тебе действительно нечего делать, нужно поработать в огороде.

— У меня достаточно дел, — возмутилась она. — Просто кто-то заграбастал, все писчие материалы. Отдай, Эгил! Мне нужно! Немедленно!

Он вызывающе улыбнулся.

— Немного меда в просьбе дало бы лучшие результаты, дорогая. — И рукой преградил выход из комнаты.

Арона пожала плечами, повернулась и начала осматривать свитки, которые он отобрал и отложил. — Могу оставить тебе три полосы, — сказала она наконец. — Я без них обойдусь.

Выйдя со своей драгоценной добычей, она заперлась в своей комнате. Оказывается, он записывал баллады, которые пел ей. Раздражение смешивалось с пониманием: конечно, он не хочет, чтобы были забыты предания его народа. А делиться справедливо он так и не научился. Но зачем закрывать хранилище записей?

Что за люди жили в Кедровой Вершине?

Арона заглянула к ткачихе Элтее, просто чтобы поговорить об Эгиле с его младшей сестрой. Ловри восхищалась им. Она ничего не говорила о его злых шутках или о грубости, но хвастала:

— Никто к нам не пристает, когда он рядом.

Ближайшая к Эгилу по возрасту среди пришелиц Леатрис делилась своими словами, как драгоценными пряностями.