Далия Трускиновская - Несусветный эскадрон

Маркитантка усмехнулась, но получился скорее злой оскал, да и горечь в глазах, во внезапных двух морщинках между бровей, говорила о том, что лихой маркитантке не больно-то весело.

– Может, чего другого, покрепче?.. – осторожно осведомился гусар.

Она покосилась на поручика и промолчала. Очевидно, у нее было свое мнение о пользе крепких напитков для военнопленного, схлопотавшего по самой уязвимой для военного части тела – голове.

– Впрочем, для колбасников и это пойло сгодится… – буркнула маркитантка, возвращаясь к прежней теме.

– Что же вы с ними-то?..

– Надо же с кем-то идти! Что мне еще оставалось? Раз уж ввязалась в эту затею, будь она проклята, то надо идти. Война ведь – как приливная волна, подхватила и тащит! Сама знаю, что лезу куда не надо, а как тут остановишься? Одно остается – прибиться хоть к какому полку, пусть ненадолго, но – защита. Если я и от колбасников отстану, то в чужой стране вовсе пропаду.

И она тихонько запела.

– Солдат, постой, солдат, взгляни, в повозке у меня найдешь ружейные кремни и трензель дня коня. Который год ведет война по выжженным полям… Давай налью тебе вина с тоскою пополам!..

Голос у нее был приятный, но уж больно печальный.

– А дальше? – спросил гусар.

– Мы все сквозь ненависть идем под знаменем полка, нас ненавидит каждый дом и каждая река… Но в чем беда, но в чем вина – никто не скажет нам! Давай налью тебе вина с тоскою пополам…

– Неужели и нас ненавидят?!. – эта мысль настолько изумила гусара, привыкшего видеть в высоких окнах лишь улыбки дам и девиц, что он даже на локте стремительно приподнялся – и рухнул, пришибленный сильнейшей вспышкой головной боли.

– Пути побед, пути побед – и ордена на грудь! Проклятья вслед, проклятья вслед – коня не повернуть… Ну что ж, солдат, на то – война, и побеждать – орлам! Давай налью тебе вина с тоскою пополам…

– Напрасно ваш император Неман перешел, – ощупывая лоб, словно надеясь поймать пальцами и раздавить напрочь комочек боли, сказал гусар. – Ничего у него хорошего не получится, только армию зря погубит.

– Похоже на то… – задумчиво ответила она. – Сердце чует, что быть в России второй Испании. Знаете, Серж, что такое герилья? О-о, это когда целый народ теряет разум и голой грудью идет на штыки! Это когда из каждого окна – жди выстрела! Когда девочка, теряющая сознание при виде крови, заряжает пушки и подносит запал – вот что такое герилья! А пушка-то нацелена в меня… Когда испанская мать и жена горда тем, что спокойно убивает чужих сыновей и чужих мужей только потому, что они – французы, когда совесть действительно не мучит ее и вовеки не упрекнет, – вот что такое герилья! Вот как боролись испанцы за свою свободу, клянусь пузом святого Гри!

Сергей Петрович опять приподнялся на локте, но уже куда осторожнее. При слове «свобода» его глаза вспыхнули.

– Вы были там? – взволнованно спросил он.

– Я была с полком под Сарагосой, – отвечала Паризьена. – Но я была слишком молода, чтобы что-то понять. Если в России повторится герилья – о-о, тогда император может не беспокоиться! Наступление не затянется! И ни до какой Индии он во главе соединенных армий не дойдет! Это же надо было додуматься – потребовать у царя Александра русскую армию для похода в Индию…

Тут Паризьена замолкла, прислушиваясь, и внезапно выскочила из повозки.

Она сделала это вовремя – к ее обиталищу подходили несколько черных улан во главе с капитаном.

– А ну-ка, моя красавица, пусти нас побеседовать с твоим дружком! – приказал он.

– Это моя военная добыча, капитан! – дерзко ответила Паризьена. – Если бы не я, ваши сумасшедшие уланы порубили бы его в колбасный фарш. И никакого прока от него вообще бы не было.

– Ну, за пленного пусть с тобой расплачивается господин полковник, так и быть, замолвлю слово, – примирительно сказал капитан. – А теперь ступай-ка, красавица, погрейся у костра, поужинай с ребятами. А твою военную добычу постерегут вот эти молодцы. Чтобы господин полковник, когда приедет, ни к чему придраться не мог! Выйти-то из повозки этот бешеный в состоянии?

– Выползти, – поправила Адель. – Досталось бы так по голове вашему коню, он бы откинул копыта! А гусар дня через два, может, и придет в себя. Ему сейчас главное – не вставать.

– Ну, допросить его можно и лежачего, – рассудил капитан. – Языком-то он владеет?

Адель пожала плечами.

– А если будет дурить и не объяснит, кого мои бездельники так блистательно упустили, то уж придется ему встать и дотащиться до ближайшего дерева, – строго сказал капитан.

– А дерево тут при чем? – удивилась Адель.

– Не расстреливать же его прямо в твоей повозке! Ты же потом на нас самому императору нажалуешься… Ханс, Карл, займите пост.

– А я?! – возмутилась Паризьена. – Это моя повозка! Там мои вещи! Там вино!

– Не кричи! – рявкнул на нее капитан. – Потерпи полчаса – и вернешься к своим тряпкам.

Он повернулся и ушел к костру.

Адель пробовала заговорить с уланами. Но Ханс участвовал в неравной стычке и был порядком сердит на пленного. Никакие медицинские аргументы на него не действовали. Часовые так и не пустили Адель в ее собственную повозку.

Она в полной растерянности принялась кружить по поляне, к костру и к ужину не приближаясь. Никакая мудрая мысль не осеняла ее. Все ее оружие осталось в повозке. Если бы она хоть успела показать Сергею Петровичу тайник!.. Но и это ненадолго облегчило бы его положение.

А относительно его сговорчивости на допросе у Паризьены уже сложилось свое мнение. Дело и впрямь пахло расстрелом. Ибо гордый гусар скорее бы признался в том, что он разведчик, чем в том, что глупейшим образом из-за какого-то цыгана упустил свой полк.

Раздался стук копыт, уланы повскакивали от костров. Это прибыл полковник со своей свитой.

Паризьена закусила губу.

Невысокий, коренастый, чтобы не сказать – толстенький, полковник лицом здорово походил на французского императора. Еще три года назад это сходство служило поводом для неприятных шуточек – Наполеон Бонапарт был врагом прусского короля. Но когда французы вошли в Пруссию, когда Бонапарт и король Вильгельм принялись ссориться и мириться из-за мелочей, когда в восточной Пруссии началось то, что генералы называют «концентрацией войска» для войны с Россией, – тогда полковник вдруг уразумел, что этим нечаянным сходством он должен гордиться.

Он усвоил царственный взгляд сверху вниз и манеру скрещивать руки на груди. Он бы и французский язык усвоил, да не давалась ему ни одна наука, за исключением военной, и ни одно изящное искусство, кроме искусства определять по вкусу возраст и происхождение многих сортов спиртного.