Дмитрий Билик - Жестяная корона (СИ)

Конунг потер руки, хускарлы с сундуками, чуть отставшие от Биргира и отца, поставили свою тяжелую ношу на пол и поспешно удалились. Гнуп снял с шеи цепь с ключом, о существовании которого молодой оск даже не догадывался, и передал правителю. Биргир удивился той разительной перемене, произошедшей с лицом конунга — из милого доброго старика он превратился в хищного зверя, затаившегося перед заключительным прыжком. Но еще больше поразило сына Гнупа содержимое сундуков, когда Хродмар торопливыми движениями отворил их и откинул крышку. В одном слитками было сложено железо, а в другом блестели мелкие золотые монеты.

— Что ты видишь здесь, Гнуп? — поднял на старого оска Хродмар сверкающие очи.

— Железо и золото, — ответил старик.

— Нет, это новые топоры, крепкие лодки, трюмы, набитые провизией и земли. Наши возвращенные земли. Скоро мы вернем все, что у нас забрали, и спросим еще больше.

Хродмар словно испугался того, что сказал, и резко закрыл крышки сундуков. Настала пора прощаться.

Об альтинге, событии редком и для их спокойной данелагской жизни невероятном, Биргир узнал неожиданно. Спустившись от конунга в Вархис, оск обнаружил там несусветное оживление среди местного и пришлого северного люда. Сын Гнупа видел рассудительных тритов с лесов низовья, хмурых ваннов, устроившихся в порту поближе к воде, исфлаков, славящихся на весь Данелаг своим мастерством в возведении лодок и кораблей, утвистов, прибывших с самого края земли, за которым жили только моржи. Да Хель их всех побери, тут были даже его оски — самое тяжелое на подъем племя, спокойно жившее без всяких ярлов и конунгов лишь тем, что сможет добыть себе само — скотоводством и рыбным промыслом.

Правда, многие общины Биргир видел впервые. Так на площади он налетел на людей с раскрашенными синими волосами, обругавшими его на незнакомом наречии. На рынке суетились худые одинаковые с виду, словно родные братья, пройдохи, то ли выклянчивающие, то ли меняющие что-то у местных. Позже оск узнал — то были конманы, живущие на двух крошечных островках почти у восточных земель.

Сын Гнупа видел полуголых жрецов из нетов, молчаливых убийц из племени расков, мирных застенчивых дромме, полных жизни и злобы на весь белый свет ктаттов. За один неполный день Биргир внезапно для себя вкусил все обилие и богатство Данелага, состоящее в многообразии народа, населявшего суровые северные земли. Оск не переставал удивляться новым открытиям, преследовавшим его на каждом шагу. Он не спал всю ночь, прислушиваясь к крикам, ругани, плачу, хохоту, тихому шепоту его собратьев, тех, кто разговаривал на своем наречии, носил отличную от других одежду, чтил только свои обычаи, но по нелепому случаю являлся частью одного народа.

На утро, когда все хлынули в священную рощу, самую большую во всем Данелаге, обустроенную самим конунгом с позволения верховного жреца, Биргир остался в столице. Он отсыпался в длинном доме, построенном по старым обычаям и имевшим всего одну комнату, куда их поселили с отцом и еще несколькими дружинниками, по всей видимости, уважаемыми людьми, потому что держались те очень высокомерно. Когда Сын Гнупа проснулся, то в доме никого не было, впрочем, как и снаружи. Вархис заснул днем, чтобы проснуться вечером, с возвратившейся гомонящей толпой, возбужденной, проголодавшейся и уставшей.

Биргир намеренно пропустил первый день альтинга. Он знал, что самое важное случится на второй, когда будет говорить Хродмар Ожидающий Бури. Сейчас на священной поляне жрецы пели о сотворение мира, о первородных чудовищах, Асах, их детях — богах, конунге и о народе Данелага. Биргира это действие утомляло. Оск допускал преступную мысль, что богов, возможно, вообще нет, ш или они настолько устали от земных дел, что навсегда ушли в небесный чертог, где никогда не прекращаются пиршества. Биргир думал так: будь боги живы, они бы не допустили гибели четверти его племени от голода в конце прошедшей зимы. Но отцу подобные мысли не нравились.

Оск дошел до порта, где сновали пришлые моряки, разгружали иноземные пузатые корабли хмурые рабы с серыми лицами, кричали над головами людей прожорливые чайки и ругались здоровенные ордмары — мореходы северного народа. Биргир пошлялся среди больших длинных лодок, принадлежавших ярлам с дальних островов, оглядел крепкие быстроходные драккары конунга, вытянутые рыболовецкие суденышки на трех-четырех человек и отправился обратно.

В доме он проспал до самого вечера, пока не вернулись с альтинга все остальные. Отец знал, что Биргир не ходил на собрание, но ничего ему не сказал. Остальным дружинникам было плевать на то, чем занимается молодой оск. Если бы завтра он исчез, то никто бы и слова не произнес.

К ужину скамьи пододвинули к столам и стали есть из огромных деревянных мисок, запивая все некрепким пивом. Отца, к удивлению Биргира, посадили между столбами, стоявшими в центре дома и поддерживающими крышу — на одно из четырех почетных мест. Молодому оску пришлось примоститься чуть ли не с краю. Когда скамьи были убраны, на их место расстелили матрасы. Пировать всю ночь, как в других домах, здесь не собирались.

Чуть только захрапел первый из дружинников, Биргир тихонечко вылез на улицу и пошел бродить по ночному Вархису, вернувшись только к утру. Он едва поспал около двух часов, прежде чем отец разбудил его. Сегодня Биргиру надо было идти на альтинг.

Посреди огромной поляны, где когда-то росли дубы, теперь виднелся круглый алтарь из вертикальных в половину человеческого роста камней. Поверхность его потемнела от ритуальных жертвоприношений, и Биргиру по какой-то причине было тяжело смотреть на него. Около алтаря, у двух ящиков, стоял Хродмар Ожидающий Бури, и буря вот-вот готова была разразиться. Людская масса ходила волнами, бурлила, негодовала и восторгалась. Но все затихло, когда конунг поднял руку.

— Вы спросите, зачем я собрал все племена летом? — спросил он.

— Да уж, работы невпроворт, — крикнул какой-то смелый утвист.

— Стада надо перегонять, — вторил ему другой.

— Вы спросите меня, а я отвечу, — сказал конунг, словно не слыша этих недовольных выкриков. — Последние годы, мы, великие воины, влачим жалкое существование. Нашими врагами стали голод и смерть. Разве ради этого сражались наши отцы и деды?

Ответом ему стали одобрительные выкрики. Биргир с удивлением заметил, что больше всего эта речь нашла отклик в сердцах юных северян, некоторые из которых были младше его самого. Их отцы и деды, которые, по словам конунга, сражались именно за это, стояли угрюмые и молчаливые.

— Жестокая судьба превратила нас в крестьян и скотоводов. Но спросите себя, разве этим вы хотите жить?