Тим Доннел - Подземелья Редборна

И сейчас Конан был готов принять любой удар противника. Ферндин с воплем несся, привстав в стременах, желая обрушить на варвара всю силу своей ярости. Мечи столкнулись, но в тишине вместо острого звона скрестившихся клинков раздался зловещий скрежет и треск, и киммериец с изумлением увидел, что сжимает в кулаке одну рукоять с зазубренным обломком. Он в бешенстве зарычал, как раненый зверь:

— Кр-р-ром! Проклятие! — И, оценивая взглядом расстояние, отделявшее его от врага, сделал шаг в сторону коня. Нет! Ферндин, смеясь и скаля острые зубы, уже вновь развернулся, чтобы последним ударом разделаться с противником, а вороной, волоча по земле седло и притороченную к нему булаву, отбежал далеко к ограде. Бесполезно! У пояса висел лишь кинжал, и Конан выхватил его из ножен в надежде на свое искусство. Неуловимый бросок — и маленький острый клинок вопьется в шею противника, сделав то, что не смог сделать меч. Серебристой осой полетел кинжал навстречу врагу, но, ударившись о щит, молниеносно заслонивший Ферндина, бессильно упал на песок. Киммериец, пеший и безоружный, сжав в кулаки могучие руки, сверкая ненавидящими глазами, был страшен, как огромный загнанный зверь. Он хотел было, поднырнув под морду коня, рвануть за узду и повалить всадника на песок, как ему не раз доводилось делать в неравных битвах, но удар вражеского клинка опередил его. Острая сталь с размаху вонзилась северянину в незащищенное доспехами горло — это был излюбленный удар Ферндина, доставлявший ему всегда особенное удовольствие. Хрип, смешавшись с последним проклятием, вырвался из рассеченного горла, и киммериец, обливаясь горячей кровью, медленно осел на землю.

Гроза за время поединка подобралась совсем близко. Никто не обращал внимания на сверкание молний и отдаленное ворчание грома. Но сейчас, когда глаза всех, собравшихся на Ристалище, были прикованы к неподвижному телу, распростертому на песке, стал слышен и свист ветра, рвущего листья с деревьев, и стук первых тяжелых капель дождя.

Ослепительная молния, заняв почти все небо, с треском и грохотом зазмеилась над Ристалищем. В толпе завизжали женщины, завопили испуганные мальчишки. Герольды носились по полю, пытаясь поймать вороного, не дающегося в чужие руки коня.

Герцогиня, все время поединка сидевшая не шелохнувшись, как каменное изваяние, не вздрогнула и тогда, когда могучий воин с голубыми глазами рухнул, пронзенный вражеским мечом. Она лишь слегка подняла руку, подзывая стоявшего рядом мальчика-пажа, и прошептала, почти не разжимая губ, несколько слов. Мальчик, как видно их и дожидавшийся, тут же исчез, бросившись исполнять приказание. Лавиния, положив руку на подлокотник, снова замерла, сухими горячими глазами глядя на неподвижное тело посреди поля.

Верховный Жрец, с беспокойством поглядывая на небеса, словно боясь, что следующая молния испепелит и Храм, и победителя, стоял на ступенях, не торопясь продолжить ритуал. Но огненная змея сверкнула далеко в стороне, и удар грома с запозданием обрушился на притихшую толпу. Тогда Жрец вышел на середину и, не глядя на поверженного воина, протянул жезл в сторону Ферндина. Тот, спешившись и с удовольствием слушая, как Гордион громогласно выкрикивает его имя, подошел ближе, а служки быстро увели коня заморийца. Свой меч он тоже отдал одному из них и остался лишь с кинжалом, висевшим на поясе.

Тут же юный оруженосец поднес победителю заветный меч и встал на одно колено, протягивая награду. Скрывая улыбку торжества, Ферндин взял меч и пристегнул его к поясу. За спиной он уже слышал нетерпеливое постукивание копыт — это прекрасный золотистый конь ожидал нового хозяина.

Один из служителей Храма оседлал серого коня и взял роскошные доспехи — он должен послужить сегодня оруженосцем Избраннику Митры и проводить его во дворец герцога, где вечером в честь победителя состоится большой пир.

Теперь выигравшему Турнир рыцарю, по старинному обычаю, полагалось подъехать к герцогской ложе, чтобы, как и вчера, принять из рук повелителя почетный кубок. Ферндин натянул поводья, конь послушно развернулся и легкой рысью понес всадника вокруг поля. Он нарочно пустил коня по кругу, чтобы еще раз насладиться видом соперника, валяющегося в луже крови, — но тело киммерийца за то недолгое время, что он стоял лицом к храму, исчезло. Исчез и вороной конь, только темное пятно на светлом песке напоминало о поверженном варваре.

Никто не видел злобно сверкнувших глаз и исказившегося от ярости лица: хотя Ферндин и был уверен, что его соперник мертв, он хотел убедиться в этом еще раз. И кто мог унести с Ристалища тело варвара столь поспешно? Вряд ли оружейник смог выбраться из толпы и вытащить отсюда дорогого друга. Да и кому нужен покойник? Надо будет все же велеть Акрусу разузнать, куда делся проклятый киммериец… И, улыбаясь привычной улыбкой, он, гарцуя, подъехал к герцогской ложе.

Но его улыбка натолкнулась на хмурый взгляд герцога и каменное лицо герцогини. Герцог Оргельд, повинуясь традиции, налил в золотой кубок искрящегося вина Митры и, протягивая его Ферндину, глухо произнес торжественные слова:

— Да возвеселит Священное вино благородную кровь Избранника Митры!

Ферндин, нимало не обескураженный неприветливым тоном, каким были произнесены эти слова, с поклоном принял кубок и медленно стал пить вино, пытаясь поймать взгляд герцогини, но Лавиния смотрела неподвижным взором сквозь него, словно видя что-то далеко за его спиной. От этого взгляда ему вдруг стало зябко, вино, не горяча, вливалось в горло ледяной струей, и рука, державшая кубок, невольно задрожала. Через силу допив последний глоток, он, почтительно склонив голову, поставил кубок и тронул поводья.

И тут на поле обрушился дождь, копивший силы с самого утра. Потоки воды скрыли с глаз и победителя, и толпы народа, и Храм, загасили Священный огонь в серебряных чашах. Герцог и герцогиня поспешно сошли с возвышения, торопясь покинуть Ристалище, пока толпы народа не запрудили дорогу.

Дождь то на некоторое время утихал, то вновь обрушивал на землю водопады ледяных струй, не прекращаясь до самой ночи, нагоняя на людей холод и тоску.

И герцогский пир в честь Избранника Митры был таким же тоскливым и унылым, как этот дождь. Хоть и осушили гости немало кубков, чествуя новоиспеченного барона Редборнского — герцог пожаловал-таки этому проходимцу доброе поместье старого Дисса, — хоть и пили за верность, с какой новый вассал обязан будет служить своему господину, но никто из сидевших за пиршественными столами не верил в преданность проклятого Ферндина. Лишь сам герцог Оргельд, вновь повеселевший и, похоже, забывший, что лишился троих проверенных вассалов, приобретя взамен лишь одного, превозносил ратную доблесть и искусство победителя.