Анна Гурова - Лунный воин

– Да, – сказал Мотылек, не отрываясь от волка, которому теперь пытался засунуть руку по локоть в пасть. – Один раз я стучал в барабан. Прогонял квисинов. И дверь я закрыл.

– Какую еще дверь? – нахмурилась Ута. – Опять нашкодничал?

– Дверь в небе, – объяснил Мотылек. – А вани прогнать не сумел. И дед умер.

– Что за глупости ты несешь! – рассердилась Ута. – Ступай-ка в сад, не мешай взрослым разговаривать!

– Там темно и комары, – резонно возразил внук.

– Тогда бери одеяло и ложись спать!

– Погодите, – попросил сихан. Тихо сказал, вежливо, но на веранде словно холодным ветром подуло. – Объясни толком – что за вани?

– Вани – это водяной дракон. Такой уродливый, такой огромный! Пасть – во! Он вылез из осоки. Когда я закрыл ту дверь, он мне говорит – я голодный, а я ему – проваливай. Я почти не испугался. Хотел прогнать его именем безымянного, а он не послушался. И дед умер.

– И что, прямо-таки закрыл дверь в небе? – вкрадчиво спросил сихан. – Честно?

– Чтоб мне лопнуть! Дед сначала стал горячим, потом холодным, потом превратился в мертвеца, а потом опять ожил…

– Мотылек, имей ты совесть, – устало сказала бабушка. – Сил нет слушать твое вранье. Не слушайте его, святой учитель. Он болел после смерти шамана, несколько дней бредил, лежал в горячке. Только-только поправился. Я уж себя так казнила – ведь сама отвела внука к святому старцу в тот самый день, когда он помер!

– Да что вы говорите, – прошептал знахарь.

– …собиралась оставить его там до конца дней Голодных Духов – а на следующее утро, спозаранок, гляжу – идут ко мне на двор пастухи и несут моего Мотылька чуть ли не бездыханного… Сказали – сам пришел, через степь бежал один… Такое потрясение для бедного ребенка…

Сихан почти не слушал, думая о своем и задумчиво глядя на мальчика.

– Хочешь прокатиться у волка на спине? – неожиданно предложил он. – Взаправду, до калитки и обратно?

– Хочу! – подскочил Мотылек. – Конечно!

– Давай-ка, Тошнотник, – возьми его, – приказал знахарь волку.

Тот, как будто поняв человеческую речь, встал, осторожно сжал зубами рубашку Мотылька, ловко закинул себе на спину – мальчик и пискнуть не успел – и исчез в темноте за порогом.

– Ваш зверь ему – ничего? – встревожилась Ута.

С улицы долетел удаляющийся заливистый смех.

– Тошнотник прекрасно воспитан, он свое дело знает, – сказал сихан. – Теперь давайте мы с вами, госпожа, приватно побеседуем.

– Ни к чему – я же сказала, гадание не нужно…

– А я и не о гадании говорю.

С этими словами сихан протянул руку к лицу Уты, крепко взял ее за подбородок, приподнял его и заглянул ей в глаза. Женщина отшатнулась, но знахарь уже поймал ее взгляд и смотрел через зрачки, словно в омут сеть забрасывал – глубже, еще глубже – пока не зацепил то, что надо. Ута смотрела ему в глаза, как мышь на змею, не в силах отвести взгляда. А какого они цвета и что в этих глазах, кроме пустоты, она разобрать не могла, потому что видела только два бездонных колодца, два ночных окна, в которых бушует зимняя буря. Через мгновение эта буря ворвалась в ее сознание и разметала там все, растерзала и перемешала мысли в податливую снежную кашу.

– Вы собирались в путешествие, – произнес сихан, не отрывая взгляда и не опуская руки. – Куда?

– В Асадаль, – безжизненным голосом ответила Ута.

– Вы действительно хотели отвезти туда этого мальчика?

– Да.

– Зачем?

– Передать человеку по имени Вольгван Енгон.

– Имперец… – сквозь зубы прошипел Кагеру. – Кто он такой?

– Я не знаю.

– А кто знает?

– Знал шаман. Святой старец еще в том году мне сказал: Ута, если со мной что-то случится, вези мальчика в Асадаль к Енгону.

– Хм. Какое отношение имеет этот тип к вашему внуку?

– Он мне платит за то, что я держу его у себя, – покорно отвечала Ута. – Уже пятый год платит, не скупится.

– Вот оно что… – пробормотал сихан. – Так вы ему не бабушка?

– Нет.

– Угу. Значит, не показалось…

Сихан взглянул на Уту еще пристальнее и придвинулся ближе.

– Кто отец мальчишки? Этот Енгон?

– Не знаю.

– Ну естественно, откуда бы. Кем ему приходился ваш Хару?

– Не знаю.

– Вы знали о том, что сейчас рассказал мальчик? Что случилось ночью в часовне, когда умер старый шаман?

– Нет, не знала.

– Как на самом деле звали шамана? Откуда он пришел? Что делал на месте заточения?

– Не знаю, – как заводная кукла, повторяла Ута.

На последние вопросы Кагеру и не надеялся получить от нее ответ. Несколько мгновений он помолчал, чтобы поднакопить сил для завершающего этапа беседы.

– Н-да, негусто. Ну ладно. Ни к чему вам утруждаться, госпожа Ута. Я сам отведу вашего внука в Асадаль. Сначала – в Асадаль. Потом… посмотрим. Будет зависеть от того, что я там разузнаю. А вы, – сихан сделал глубокий вздох, – отдохните перед дальней дорогой.

Он опустил веки, разрывая незримые путы, которыми, как паук, оплел волю женщины; чтобы не навредить себе, на миг задержал дыхание и неуловимым движением ударил ее двумя пальцами в центр лба, между бровями. Казалось бы, он едва коснулся ее кожи и сразу же отнял руку, но глаза Уты закатились, она обмякла и начала заваливаться на бок. Сихан выдохнул, подхватил ее и осторожно уложил на пол. Все произошло так быстро, что на лице Уты застыло только выражение легкого удивления, да еще над переносицей проступило почти незаметное синеватое пятнышко. Сихан знал, что только опытный шаман смог бы соотнести это пятнышко с истинной причиной смерти женщины. Но такого шамана на Стрекозьем острове больше не было.

Разделавшись со своей жертвой, Кагеру утомленно провел рукой по лбу. Он очень устал – последние дни выдались на редкость хлопотными. Привычно сосредоточившись на тишине глубоко внутри себя, сихан сделал несколько медленных длинных вздохов, из тех, которые начинаются в области паха, а заканчиваются в области макушки, протекая через спину по позвоночнику, промывая его нарастающим текучим теплом, от которого просыпаются тело и дух. Первый вздох – волна обволакивающего тепла, второй – бодрящего жара, третий – легкое трескучее пламя, расправляющее спину, зажигающее глаза, пробуждающее силы. Невидимый огонь змейкой пробежал по спине, разлился по рукам, ладони налились тяжестью и жаром. Сихан провел горячими ладонями по лицу, смывая с него леденящий отпечаток чужой смерти, и открыл глаза. Дела были практически закончены. Можно возвращаться домой.

Взгляд Кагеру упал на приготовленные к путешествию короба. Из короба Уты он переложил в свой часть припасов. Деньги брать не стал. Короб Мотылька он просто повесил на плечо рядом со своим. Надел соломенную шапку, взял посох и вышел из дома.