Ольга Романовская - Перстень Мериада

— Это бред, просто бред! — шептала она, не сводя глаз с картины.

Красочный слой на портрете покрылся зыбью, изображённая на нём женщина повернула голову сначала направо, потом налево, словно разминая затёкшую шею. Из глубины полотна появилась доселе не видимая рука и свесилась из рамы. Она была тонкая, с отполированными розовыми ноготками. Потом появилась вторая рука, такая же ухоженная, с массивным золотым перстнем с топазом на безымянном пальце. Женщина ещё раз повернула голову, на этот раз налево, и, упершись, руками о раму, покинула портрет.

Стелла наблюдала за этим, раскрыв рот.

— Здравствуйте, — улыбнулась женщина с картины.

— Здравствуйте, — с трудом выдавила из себя девушка.

Незнакомка подошла к столику, где стоял недопитый принцессой бокал, и, спросив: «Можно?», пригубила вино.

— Надо же, до сих пор отменное! — заметила она, посмотрев на просвет на искрящийся рубином напиток. — Хотя в моё время вино было крепче.

— Ваше время? — Интересно, у неё галлюцинации, или это всерьёз? Спокойно, спокойно, спокойно!

— Очень далёкое время, Вас тогда и в помине не было, никого из ныне живущих не было. А вино было. Да, — женщина обернулась к Стелле, — я слышала, что Вы едете к озеру Алигьеро. Хочу дать Вам один совет: не пейте ничего из того, что Вам там предложат: у колдуньи не вино, а яд, не вода, а зелье.

Похоже, даже дамы с портретов знали, куда она едет. Все знали, хотя она никому не говорила.

— Но кто Вы? — Принцесса наконец более-менее пришла в себя и буквально рухнула в стоящее рядом кресло.

— Сложно сказать, — улыбнулась дама. — Теперь, пожалуй, всего одно из изображений той, что в миру звали Темессой.

— А откуда Вы знаете Вильэнару? — Любопытство в очередной раз взяло вверх над страхом.

— Случайно познакомились — просто на свете не так уж много собеседников для таких, как я. Мы знаем друг друга всего лет сто, да и близко знакомы никогда не были, так через знакомых.

— Сто лет? Но ведь она ещё молода…

— У колдуньи нет возраста. Мне всегда было любопытно посмотреть на ту, которая решится её ограбить.

— А Вы живая? — Вопрос даже её поразил своей детской наивностью.

— Кто знает! — Она рассмеялась. — Я ведь не жива и не мертва.

Темесса поставила бокал на стол и снова вошла в картину, оставив после себя шлейф из аромата тяжёлых духов. Сейчас таких, наверное, и не делают.

— Не могу сказать, что жизнь обделила меня чудесами, — прошептала Стелла, — но оживших портретов я ещё не видела!

Она встала, подошла к картине и снова коснулась её — на пальцах остался чуть заметный след от краски.

Стелла открыла окно. Стояло полное безветрие; остророгий месяц лукаво смотрел на неё из-за пелены серебристых, будто подсвеченных изнутри облаков. Прохладно, но приятно.

Девушка села у окна, положила голову на руки и чуть слышно запела: «Звёзды не прячь в свой рукав, Тарис…». Продрогнув, она закрыла окно и в полудрёме добрела до спальни.

День был слишком насыщен встречами и образами, чтобы её мучила бессонница.

Глава VII

Мудрые страллы были правы, назвав Сиальдар «благословенным краем». Именно он, а не Скаллинар с его бескрайними степями и не Грандва, пустынная и плодородная одновременно, заслужили эту честь. Страллы любили эту местность, холили и лелеяли его.

Когда-то королевство, носившее столь славное имя, простиралось от подножий Ринг Маунтс до предгорий Симонароки; ему принадлежало все побережье моря Уэлике вплоть до «последнего оплота культуры» — порта Чениш. То был поистине золотой век Сиальдара, когда его флот правил морями, а жители приносили блага цивилизации в чужие земли. Теперь от Чениша, как и от великого и грозного Сиальдара, наводившего ужас на врагов и осыпавшего золотом друзей, почти ничего не осталось.

Точные буквы беспристрастной истории сообщали, что порт Чениш был стерт с лица земли во время кровопролитного набега объединенного союза ашелдонских племен, а Сиальдар переживал не лучшие времена. Войны и междоусобицы разорили его, раскололи на несколько государств. Итог великой страны был печален: Сиальдар стал меньше своих бывших провинций.

Но здесь, в королевском дворце, всё как будто было по-прежнему — так же пышно и безмятежно, будто он навсегда застыл в далёком «золотом веке». Казалось, по его коридорам можно бродить часами, встречать зарю в одном крыле, обедать — в другом, а любоваться закатом — в третьем, ни разу не повторяясь.

Стелла сидела в неуютной, по её мнению, слишком помпезной комнате и тупо смотрела на какую-то статуэтку на каминной полке. Смотрела и думала — когда это кончится?

Она не желала присутствовать на традиционной церемонии приёма докладов министров и дожидалась Наваэля здесь. Ждала Стелла уже давно, и, откровенно говоря, ей это начинало надоедать.

Длительное ожидание настраивает на философские мысли. В данном случае они были связаны с её непосредственным прошлым и будущем.

Итак, Визар мёртв, а перстень у Вильэнары, в Дакире, и ей нужно его забрать. Легко сказать, забрать! Бороться с колдовством, изнывать от усталости… И никто ей не поможет, не поддержит добрым словом. Вот если бы с ней был Маркус…

Принцесса посмотрела на статую, кажется, аллегорию победы — прекрасно выполненная безвкусица. Не выдержав, девушка показала ей язык, ничуть не заботясь о том, что её могут застать за таким постыдным занятием.

Бросив взгляд на часы, принцесса встала и подошла к окну. Из него открывался вид на город. Ей так хотелось туда, окунуться в шумный мир улочек, на время забыть, что она принцесса, что за обедом ей опять придётся чинно молчать, лишь изредка, когда её просили, высказывая своё политкорректное мнение.

Жизнь по регламенту? Как скучно! Завидовать королям? Как глупо! Короли — самые несчастные люди в мире, они лишены обыденных радостей, с них просят так много, а дают так мало. Быть королём — всё время притворяться и поступать наперекор своим желаниям. Если кто и счастлив, то точно не монархи, принцесса это знала. Дворец, пышные обеды, пёстрая мишура нарядов — всего лишь золотая клетка.

А этот город… Он был так прекрасен и, в то же время, пугал её своей правильностью, своей подчёркнуто изысканной красотой.

Розин был старинным городом, не раз горел и перестаивался заново. Основан он был без малого тысячу двести лет назад на пересечении важных торговых путей. С момента последней кардинальной перестройки и составления нового генерального плана прошло около четырёхсот лет.

Городская застройка подчинялась одному простому правилу: все улицы вели к королевскому дворцу. Между улицами были перемычки — площади и узкие переулки.