Е. Кочешкова - Шут. 3 книга

Шута передернуло от омерзения. Когда он смотрел на этого человека, даже страх пропадал куда-то. Оставалось только непреодолимое желание вымыть руки.

— Я на твоем месте, — сказал ему Торья, — не стал бы так настойчиво проявлять свою неприязнь. Ты, конечно, впутал меня в очень неприятное положение… Не знаю, что тебе удалось наговорить королю, но кабы не мои верные люди, едва ли мне удалось бы уйти столь быстро… Так что не могу сказать, будто я очень тебе благодарен… — говоря это, Торья нервно расхаживал перед Шутом из стороны в сторону. — Но не думай, милый мальчик, что это обстоятельство чем-то тебе поможет. Даже большой королевский розыск не помешает мне теперь с тобой побеседовать. Конечно, я сильно рискую… и возвращаться сюда не следовало. Но, что-то мне подсказывает — ты стоишь того, — он остановился и пристально вгляделся в лицо Шута. — Ты, маленький хранитель больших секретов… Возможно, ты стоишь очень дорогого… — Торья радостно оскалился. — И теперь я, наконец, все узнаю.

Он покивал каким-то своим мыслям и вдруг оставил Шута, скрывшись в дальней части пыточной комнаты за высоким механизмом непонятного, но очевидно жуткого назначения.

Несколько долгих минут Шут был предоставлен самому себе… и своему богатому воображению, которое охотно принялось рисовать самые разнообразные картины с участием всех этих пыточных орудий, которые в изобилии имелись вокруг.

Впрочем, Торья не заставил долго себя ждать. Вернулся он вскоре, держа в руках предмет не столь живописный, как все остальные инструменты, но достаточно пугающий…

— Я надеюсь, господин Патрик, — по-волчьи улыбнулся Шуту бывший министр, — нам не придется воспользоваться этой милой вещицей, — и он демонстративно отложил длинные железные щипцы на стоящий рядом трехногий табурет. — Надеюсь, ты достаточно умен, чтобы понять всю безвыходность своей ситуации. Ответов твоих я дождусь все равно, вопрос только в том, как быстро ты заговоришь.

Шуту и так-то было страшно, а при виде этих щипцов, он и вовсе с головы до ног покрылся холодной испариной. Вспомнил неожиданно, как сам себе желал боли и наказания за все те грехи, которыми успел запятнать душу… Разве могло ему тогда прийти в голову, что это желание не замедлит воплотиться в жизнь… Да так страшно!

— Чего вам нужно от меня? — Шут спросил почти без надежды услышать хоть сколько-нибудь понятное объяснение.

Но к его удивлению Торья охотно уселся на тот самый табурет, подхватив с него клещи и заботливо уложив их на колени, а потом принялся рассказывать. По большей части о том, как много странностей нашел в описании судьбы мальчика Патрика, попавшего ко двору столь чудесным образом. Ну не верил господин бывший министр, будто такие чудеса и впрямь бывают.

И что Шут мог сказать ему на это?.. Уверять, мол, в самом деле был беспамятен и не знает, как очутился под воротами? Или позвать Руальда в качестве свидетеля?

Но в ответ на горестно-язвительные предложения Шута, Торья лишь покачал головой:

— Не надо мне этих глупостей, дружочек. Я хочу услышать совсем другое. Кто ты? Откуда ты родом на самом деле? В записях Дени я не нашел ничего о прошлом господина Патрика. Как же так? Капитан никогда не позволил бы человеку без истории ошиваться рядом с королем! А там лишь сказано, что ты был уличным артистом и попрошайкой, — Торья подался вперед. — Но у нищебродов из подворотни не бывает таких благородных мордашек, господин Патрик! Ты слишком хорош для простолюдина. Слишком умен, талантлив и обаятелен. А как быстро ты освоился среди высокородных! Да, разумеется, все эти черты свойственны не только дворянским деткам, но крайне редко их можно увидеть все вместе, воплощенными в одном простом мальчишке с улицы!

— Но я и есть мальчишка с улицы! — воскликнул Шут, которому уже порядком надоели эти догадки господина любителя чужих тайн. — Мои родители — балаганные артисты! И Дени это прекрасно знает, и Руальд! И в этом нет никакой тайны! — он лгал, конечно, лгал отчаянно… надеясь, что праведный гнев покажется Торье вполне обоснованным. А спроси его зачем, и ответить толком не сумел бы. Просто знал, чувствовал — так надо. Пусть даже прошлое было покрыто мраком для самого Шута, он не желал делиться с Торьей и малейшей толикой своей судьбы.

— Складно врешь, Любимчик, — ответил ему этот палач, — но я не из тех людей, которым ты привык задурять мозги. Ну, да ладно, — вздохнул он, поднимаясь. — Я уже понял, что по-добру ты не заговоришь. Значит, придется помочь… Вот смотри, — он продемонстрировал Шуту, как хищно клацают его щипцы, — эта штука очень простая. Объясняю наглядно. Если ими зажать ухо и слегка потянуть, то оно может оторваться целиком, а может только остаться без кусочка хряща. Тут уж все от мастерства зависит. Но ушей у тебя всего два… и без них ты разом лишишься своего обаяния. Поэтому мы начнем с менее приметных частей тела. Например, с пальцев. Этот прекрасный инструмент не только рвет, но и дробит. Будем хрустеть твоими косточками. По одной фаланге за раз. Как ты думаешь, Патрик, на котором пальце тебе захочется рассказать мне все, даже то, чего не было на самом деле? Знаешь… жонглировать такой рукой уже не получится… Нет… навряд ли…

Шуту хотелось рыдать от страха. Это было совершенно неконтролируемое животное чувство. Оно не шло ни в какое сравнение с тем мигом, когда он с а м принял решение остаться без руки и взойти на эшафот вместо короля. Тогда им не владела эта невыносимая беспомощность…

Этот страх боли.

А Торья, между тем, упивался своей властью.

— К тому же, — невозмутимо продолжал он, почесывая клещами подбородок, — вопрос твоего происхождения не единственный, что интересен мне. Я ведь не забыл, не-е-ет… у тебя есть тайна, которую ты так тщательно оберегаешь. Мне бы очень хотелось узнать о ней побольше…

Внезапно Шута осенило. Будь руки свободны, он бы даже треснул себя кулаком по лбу — так это оказалось очевидно, глупо и… попросту обидно.

Торья ничего не знал про Фарра!

Ничего!

Он просто блефовал тогда, в тюремном коридоре Чертога.

Шут даже сморщился от досады. Торья, впрочем, понял эту гримасу по-своему.

— Не хочешь, да? — вкрадчиво спросил он. — Не хочешь говорить… ну что ж… Тогда познакомимся поближе с твоими тонкими пальчиками, — он легко поднялся с табурета и, небрежно поигрывая клещами, подошел к Шуту. — С какой руки начнем? Дай угадаю… Наверное, с левой. Не уродовать же тебя сразу насовсем, вдруг одумаешься… Захочешь потом кашу до рта донести, а не получится… — Торья смаковал каждое слово, упивался своим триумфом, своей вседозволенностью.