Александр Прозоров - Золото мертвых

Андрей забежал по трапу на ушкуй, вошел в носовую каюту, открыл свой сундук, нашел туесок с подарками Лютобора, достал из него две свечи из сала мертвецов, остальное же добро спрятал обратно, зарыв глубоко в шаровары, рубахи и поддоспешники. Потом опустил крышку, вышел на палубу и легко перепрыгнул через борт на причал.

— Зачем тебе на ручей, милый? — Жена очень постаралась, чтобы ее голос звучал как обычно.

Зверев чмокнул ее в щеку, подмигнул:

— Не к девкам, родная, не к девкам. Вечером докажу. — И побежал догонять холопа.

Пешими они выбрались к истоку ручья меньше чем за час. Пахом помог хозяину набрать полное корыто воды и отнести его в сторону от тропинки, на небольшую поляну. Андрей наломал сухих осиновых веток, добавил несколько сучков чуть крупнее, присел, высек огонь, запалил от мха тонкую бересту и подложил под составленные домиком ветки.

— Ступай, Пахом. Посмотри, где тут удобно вершу поставить. Хочу, чтобы своя рыба была, а не та, коей смерды со своего плеча одаривают.

— Нехорошее дело затеваешь, княже, ох, нехорошее, — перекрестился холоп, но послушался, мешать или подглядывать не стал.

Андрей подождал, пока шаги затихнут вдали, присел над корытом и произнес заклинание Стречи, заставляющее воду недвижимо замереть.

Вообще-то, Лютобор сказывал, что заклятие Велесова зеркала можно творить перед любой гладкой, хорошо отражающей поверхностью, но ученик колдуна предпочитал использовать старый, любимый волхвом способ.

Он поднял корыто с заснувшей водой вертикально, прислонил к двум растущим бок о бок березкам, достал из-за пазухи свечи, зажег от костерка, поставил перед зеркалом и заговорил, глядя в глубину воды:

— Мара, воительница, вечная правительница, твоя власть над живыми и мертвыми, над ушедшими и не рожденными. Забери из окна черного витязя не рожденного, освети путь живой, древний день-деньской… Покажи день, когда на Боровинкиной горе дубы первый раз появились!

Его отражение на водной глади рассеялось, и он видел пологий холм, поросший одуванчиками. И больше — никакой растительности. Ничего интересного. Пока…

Зверев присел, вглядываясь в нижнюю часть зеркала Велеса, в прошлое. Там словно закружилась земля: холм накатывался на него, то укрываясь снегом, то оттаивая, то снова покрываясь. Это повторилось несколько раз, как вдруг гора резко просела, став сильно ниже ростом, на ней появились люди и тут же сцепились в кровавой схватке.

Андрей вскочил, перевел взгляд в центр зеркала и попал как раз в самый напряженный момент: две рати выстроились друг против друга. Одна стояла спиной к Ладожскому озеру, под холмом. Это были русоволосые, коренастые мужи в длинных кольчугах и островерхих шлемах, с прямыми мечами. У некоторых за плечами развевались алые плащи. Больше всего они напоминали новгородскую судовую рать: доспехи вроде русские, но сражаются пешком, ни одного коня. Сотен пятнадцать, не больше.

Над русскими нависали на вершине холма воины со смуглыми лицами и узкими глазами. Вместо шлемов они использовали волчьи и медвежьи черепа, плечи укрывали звериными шкурами. Кожаные рубахи и штаны белели от множества костяных нашивок, краями налезающих друг на друга: самые настоящие куяки, только костяные. Щиты у всех были круглые, обшитые кожей с гладким темно-синим мехом. Позади воинов стоял их предводитель: только самый главный из воинов мог позволить себе золотой куяк вместо костяного, золотой волчий череп на макушку, золотые наручи и золотой наконечник на копье с несколькими играющими на ветру собольими хвостами. Рядом двое слуг держали на шестах оскаленные медвежьи головы. Причем головы белых медведей — похоже, воины были не местными. И совсем не дикарями: для изготовления подобных золотых украшений требовался довольно высокий уровень мастерства. Наверное, дикарями они наряжались для запугивания противника. Хотя… Костяные доспехи против кольчуг? Звериные масталыги против мечей? У пришельцев не было никаких шансов.

Небо наполнилось штрихами — это враги начали осыпать друг друга стрелами. По несколько человек с каждой стороны захромали в тыл, однако оба строя оставались плотными. Андрея поразила прочность звериных черепов: обычно падающая стрела дырявит волку голову насквозь.

На горе слуги воздели выше медвежьи головы, предводитель раскинул в стороны руки — и примерно двухтысячная орава дикарей ринулась вниз. Новгородцы выставили рогатины, прикрылись щитами. Столкновение! И тут Зверев увидел невероятное. Каленые наконечники рогатин не смогли пробить тонкие костяные бляшки! Пришельцы с севера сами с разбега наскакивали грудью на копья, ломая древки и отбрасывая ратников, — и ни один из них не остался лежать, проткнутый насквозь, как не заметивший рожна татарин. Масталыги, коими, словно палицами, орудовали дикари, не могли пробить железной брони новгородцев — но они могли вколачивать головы в плечи вместе со шлемами или ломать кости, проминая гибкие кольчуги.

Ратники сражались как звери, принимая удары костяных дубинок на мечи и щиты, совершали ответные выпады — но проклятые куяки, как заколдованные, выдерживали даже прямые удары меча, не то что скользящие, и убивать дикарей удавалось, лишь попадая в уязвимые места. Или, точнее, в одно место: их доспех не закрывал только лицо и горло под ним. Время от времени то тут, то там враг падал, забрызгивая кровью все вокруг, но на каждого павшего дикаря приходилось по несколько русских воинов.

Сотни таяли, как снег под апрельским солнцем. Их оставалось уже меньше половины. Алых плащей в строю почти не виделось. Особенно слева. Строй попятился, начал разворачиваться. Боевой дух новгородцев надломился, и они побежали, бросая щиты и шлемы. Впрочем, не все: более сотни ратников, окружающих одинокого боярина с серебряной личиной на шлеме и двух волхвов в белых власяницах и с высокими посохами, невозмутимо ждали своего часа. Да и правый фланг, уже почти окруженный, продолжал сражаться.

Вслед за побеждающими воинами с холма спустился главный дикарь, весь в золоте и мехах. Перед ним, подобно символу власти, покачивались медвежьи головы. Дальше произошло и вовсе невероятное: боярин выхватил меч, и его сотня решительно кинулась вперед, узким плотным клином врезаясь в гущу врага. Они не столько одолели дикарей, сколько раскидали их щитами в стороны, расчищая своему князю дорогу к предводителю захватчиков. Тот взревел, вскинув руки, его золотое копье взлетело вверх, хищно изгибаясь, — прямо кобра, выбирающая цель для броска. Волхвы скрестили посохи, направили их вперед, всего несколько саженей не доставая до чужака — и копье рухнуло, забилось, точно в судорогах, начало оплывать, как стали внезапно плавиться и прочие золотые украшения дикаря. Он закрыл лицо руками, дико заорал, потом подхватил с земли обломок рогатины, кинулся на боярина. Бесшумное столкновение клинков, уход, выпад — и дикарь замер, по самую рукоять насаженный на меч.