Артем Каменистый - Сердце для стража

— Неужели ты от нее сильно отличаешься?

— Очень.

— А я вот не вижу разницы с собою прежним. Если, конечно, не считать того, что из меня сделала здешняя жизнь. Странно, что ты за какой-то месяц от себя старой отказываешься.

— Тебе больше повезло с прежним телом.

— Ну если ты нынешняя похожа на ту, прошлую, то в чем невезение? Очень даже ничего.

— Будь это четыре года назад — я бы, наверное, согласилась. Но только не сейчас.

— Извини за любопытство, но почему именно четыре года?

— Четыре года назад я подавала большие надежды. Не подумай, что себя нахваливаю, но была красавицей, серьезно занималась спортом, причем успешно. А в проект я попала наполовину парализованной уродиной.

— Извини.

— Да ничего, тебе и правда стоит это знать.

— Спортивная травма?

— Нет. Пьяный водитель.

— И как же тебя готовили в таком состоянии?

— Очень просто: максимум теории, минимум практики.

— Понимаю. Но это плохо согласовывается с твоими словами о том, что программа подготовки новых добровольцев аналогична моей. Там помимо теории практика серьезная была. Паяльником не одну сотню часов отработал. Плюс тренировки. Даже свиней резать пришлось. Так сказать, психологически закаляли. Извини еще раз, но в твоем состоянии сама понимаешь…

— В начале обучения парализована была только нижняя часть тела. Так что паяльником поработала не меньше твоего, а может, и больше. С тренировками, конечно, хуже все. Хотя свиньи мне тоже достались. Хорошо, что резать не пришлось: стреляла. Было очень неприятно… И еще был у меня один плюс. Хотя какой же это плюс!.. В общем, в моем состоянии врачи, считай, члены семьи. При осмотре что-то заподозрили, начали копаться серьезно, и всплыла та же болезнь, что и у тебя. Определили на ранней стадии, но все равно ничего сделать не смогли.

— Понимаю. Болезнь редкая, адекватные люди, ею страдающие, еще реже попадаются. Так что тебе простили физические недостатки.

— Ага. Было мнение, что именно болезнь помогла тебе перенестись.

— Учитывая то, что ты тоже здесь, мнение не сказать чтобы глупое.

— Может, совпадение.

— Возможно.

— Меня держали до последнего. Как тебя. Запустили, когда начались большие проблемы.

— Меня запустили слепого.

— Я видела, но плохо… Дан… Ты теперь веришь мне?

— Я даже себе не верю, но то, что сейчас услышал, куда больше похоже на правду, чем лепет про бравого офицера Крюгера. Откуда ты такое прозвище взяла?

— Да из фильма старого. Ужастика.

— Ну надо же! И я черпал вдохновение из того же источника! Как глубоко засели в наших головах поделки кинематографа… Еще успешные запуски были? После меня? Какой твой номер?

— Семнадцатая.

— Ого! За год, получается, восемь.

— Меня запустили спустя год и полтора месяца после тебя.

— Не сходится с моими подсчетами.

— Возможно, разная длина года.

— В любом случае восемь удачных попыток — это немало.

— Удачных? Они похожи на те, что были до тебя.

— То есть после переноса быстро терялся контакт?

— Ага.

— Я тут потолкался побольше твоего, знаю кое-что. Не факт, что добровольцы быстро гибли. Если предположить, что все они оказывались в море, то, возможно, быстро уходили на кораблях под парусами или веслами. Да и течения могли помогать. Операторы ведь не могут контролировать их вдалеке от района высадки. Версия правдоподобная. Если предположить, что для вселения требуется обработанное жрецами тело, то такие как раз и перевозят на кораблях.

— Хочешь сказать, что таких, как мы, здесь еще пятнадцать человек?

— Запросто. И почему только пятнадцать? А конкуренты? У них ведь тоже случаются удачные запуски. Даже если потом большая часть добровольцев гибнет по местным причинам, остальные выживают. Как мы с тобой.

— Мы еще не выжили. Я не представляю, что с нами могут сделать эти люди. Кто они?

— Ты их видела дольше, чем я, сама и ответь. Или хотя бы расскажи, что именно видела. Я ведь в отключке валялся. Что случилось после того, как меня вырубили?

— Когда ты крикнул бежать, я побежала. Только очень недалеко. С той пустоши, где мы на дикобразов охотились, наперерез мне несколько человек выскочили. Другой склон там, как назло, крутой, прижали к нему и схватили. Тебя увидела, когда меня на берег привели. Там корабль стоял и лодка на песке. Тебя завернули в сеть и пинали ногами сильно. Я боялась, что убьют. Потом нас посадили в лодку и привезли на корабль. Там лестница была крутая, по ней до самого низа спускалась. Внизу малюсенькая комнатка, как купе в поезде. Поставили в угол ведро деревянное, посмеялись и ушли. Закрыли крышку, и с тех пор здесь совсем темно. Ты лежал без сознания, я думала, тебе сильно голову повредили. Как ты сейчас? Очень плохо?

Выдержав паузу, я театрально произнес:

— Умираю от информационного голода. Более лапидарного рассказа слышать не доводилось.

— Что ты еще хочешь узнать?

— Абсолютно все. Начнем по порядку. Итак, тебя схватили. Этот самый осмотр когда и где проводили?

— Когда на берег привели, к лодке. Там у них, похоже, самый главный был. Высокий, на глазу повязка, борода черная, на цыгана похож. Тот глаз, что целый, злющий очень. Вот он и это… ну, осматривал. Остальные просто лапали, а этот будто доктор. Или ветеринар. Словно скотину… И тебе он тогда колючку из ноги вытащил. В нее кто-то воткнул иглу дикобраза.

— Знаю. Сколько человек было на берегу?

— Я не считала.

— А ты попробуй. Неужели совсем ненаблюдательная?

— Ну… Может, десять, может, пятнадцать. Вряд ли больше.

— Сколько весел на лодке?

— Четыре весла, на каждом по гребцу.

— На корабле были люди? Сколько?

— Да. Были. Наверное, столько же. Смеялись, тупые шуточки про меня высказывали, но не трогали даже пальцем. Не то что те, которые поймали.

— Корабль парусный? Или гребной? Или то и другое?

— Паруса не видела. Но мачта для него стояла, посредине. На ней, на самом верху, сидел еще кто-то. Но и весла были, очень длинные, поднятые над водой.

— Сколько весел с одного борта?

— Не знаю точно. Штук восемь или десять, наверное.

— Ясно.

— Что тебе ясно?

— Что не так уж все и плохо.

— Ты называешь это «неплохо»?!

— Ну… мы пока живы — это уже хорошо. Плюс попали не в лапы людоловов: с теми попрощаться куда труднее.

— Не совсем тебя понимаю.

— Запах чувствуешь?

— Ты про эту вонь? Как ее можно не чувствовать. Здесь все ею пропиталось.

— Это не от ведра, которое нам любезно выделили вместо ватерклозета. И не от соседства с гальюном, то бишь морским сортиром. Его на малых скорлупках не бывает, для нужды там приспосабливают что-то вроде насеста над волнами. Так что аромат этот от гребцов, что говорит о многом.