Кровавая Мачеха (СИ) - Ольга Ружникова
— А сейчас давай поужинаем, любимая, — смягчил тон Виктор. В расчете на приятные вечер и ночь. — Юлиана Кантизин — непроходимая дура. Но ведь ты-то умнее ее?
Вряд ли. Потому что не разведется. До конца останется с нынешним мужем. Потому что рядом должен быть тот, кто сможет остановить Виктора, если не останется другого выбора. Если ужасный конец станет предпочтительнее ужаса без конца. Если Виктор совсем уравняется в цене с Поппеем Августом.
И станет плевать, кто умрет в случае его смерти. Потому что живой Виктор убьет и искалечит много больше.
Ты был смелым, Юстиниан Мальзери. Смелым и по-своему благородным. У тебя хватило отваги и чести попросить о спасении.
Но иногда спасительный удар чистой сталью наносят и без личной просьбы жертвы.
Глава 3
Мидантия, Эвитанско-Мидантийское пограничье.
1
Спит Виктор, спит весь замок, кроме стражи у ворот и у входа. Эвитанской — кому можно верить. Наверное.
Кто разбирается в людях хуже Виктора? Только сама Элгэ — в мужьях и любовниках.
Танцует лунный блик на мидантийском хрустале пустых бокалов, на полупустом графине. Отражает серебряное в алом.
Танцует знакомая тень в лунном свете и в звездном сиянии.
— Здравствуй, Элгэ.
Виктор не шелохнулся, но кто видел и слышал эту гостью и прежде? Для такого нужно сначала сойти с ума.
— Здравствуй, Дева-Смерть. — Тихий голос самой Элгэ Виктора тоже не потревожил. Не дрогнули веки, не сбилось дыхание. — Давно ты здесь?
— Давно. Я и не уходила. Я ошиблась, Элгэ. Да, с богинями это тоже случается. Меня и впрямь сюда призвали. Но впредь не призовут больше никуда. Мой путь сквозь время закончен. Всё разрешится здесь.
— Что — всё? — Элгэ выпрямилась на широком ложе и рывком поднялась во весь рост. Не накидывая даже любимую темно-зеленую шаль.
Виктор, если проснется, и так помнит ее во всех подробностях. А Дева-Смерть одного с Элгэ пола.
Засахаренных фруктов за столом было слишком много, да и вина нынешняя королева Эвитана не хотела, но всё же хлебнула, вот и вернулся прежний бред. Ладно хоть пока без крови и жадной луны.
Было слишком много вина, вот и всё. Вина — и Виктора.
Как в прошлый раз — вина, безумия, зелья банджарон, колдовства Змей и крови?
— Я бы рада тебя успокоить. А заодно и себя. Да, с богинями бывает и такое. Но, увы, час пришел. И мы обе выбрали свою судьбу. Как некогда один неразумный, слишком обидчивый и властолюбивый оборотень — твой предок. Переигрывать поздно.
Спросить бы про оборотня, но кто он Элгэ, кто она ему? Настоящий оборотень — это дядя Валериан. И Виктор, как выяснилось. У каждого по две души. И ни одной настоящей.
— Аза обещала, я переживу Валериана Мальзери.
— Значит, возможно, переживешь. Вдруг он умрет сегодня? Или завтра? Тогда порадуйся — не всем дано увидеть смерть злейшего врага. Элгэ, я — богиня, но не ясновидящая. Это дано не всем. Будь иначе — подзвездный мир сейчас был бы другим. И в Бездну Льда и Пламени провалился бы совсем другой правитель Златоводного Анталиса.
— Златоводного?
— Когда в его прибрежных водах отражалось полуденное солнце, они казались светло-золотыми. А когда закатное — ало-багряными. Я помню их как сейчас, хоть и минули века. Правда, для меня время пролетело быстрее, чем для прочих.
— С богинями такое бывает? — в тон собеседнице усмехнулась Элгэ.
— С влюбленными женщинами. Точнее, с девчонками. Я помню детство и раннюю юность, потому что прожила их смертной. И лишь тогда была по-настоящему жива. Пока не застыла в янтаре.
Как застыла на ее ало-гранатовых губах вечная улыбка. Но каждое слово — будто танец. Каждое движение, жест, звук. И только взгляд — всё тот же. Печальный, всё понимающий… древний.
— Послушать тебя, так Ичедари прежде не были злом, а змея — символ мудрости.
— Не были злом. А Змея и впрямь была символом мудрости, начала и конца подзвездного мира. Пока и это не украл Ормос. Вместе с танцем Ичедари и служением ей.
— Ормос — это старший из братьев? Самый могущественный?
— Средний. Старшим был Кронос. И разница в их силе была не столь уж велика.
— А младший?
— Кажется, я тебе уже это говорила. Или не тебе. Но люди невнимательны… помню. Я его любила. Даже если моя любовь оказалась чудовищной. И да, он был слабее братьев. Но лишь потому, что много моложе. От смертной матери. И не использовал Силу во зло. И не убивал ради нее. Он умер, потому что был лучше других.
На пути из Лютены в Аравинт Элгэ казалось, что Тьма едет с ней в одном седле. Жарко дышит в ухо, мягко касается плеча прохладными пальцами. Уносит в осень.
А она просто поджидала на месте. Как в той южной легенде, где герой загнал коня, пытаясь сбежать от смерти. А та встретила его по прибытии и усмехнулась: «А я-то думала-гадала, как найду тебя здесь?»
Танцует и смеется древняя богиня, танцует в серебристом свете луны ее длинная тень. Всё понятно: Дева-Смерть ведь сама не умирала.
— Неверно, — грустно улыбается та. — Я умерла. Или почти умерла. Но меня спас тот, кому я отплатила гибелью за жизнь.
— Ичедари служили Богине-Матери?
— Да, и только они. В ее таинства не допускали мужчин. Тогда храмы были во власти одних лишь женщин. Ичедари проходили Посвящение Солнца либо Луны. Двух сторон одной медали.
— Ты была Лунной?
И это не было злом. Тогда. Тьма не была злом.
— Солнечной. Изначально. Пока не уничтожила собственный Свет. Не убила свои душу и сердце. И мое Посвящение обратилось Тьмой, а я — Девой-Смертью. И теперь вечно смеюсь и танцую, радуюсь и горюю. Кажется, и эти слова уже звучали. Просто вам, людям, проще говорить со Смертью, чем друг с другом. Ничего не изменилось со времен моей юности, когда вскипели моря и обрушились горы.
— Люди учатся читать и строить неприступные замки. Ну, еще философствовать, слагать стихи и совершенствовать оружие. А так, по большому счету, и не меняются. Мы не становимся лучше со сменой поколений. И умнее — тоже.
— Тогда не удивляйся, если бурные моря вскипят, а высокие горы рухнут вновь. Ваши стихи, песни и открытия исчезнут без следа и забудутся. А ваши неприступные замки будут там же, где сейчас Златоводный Анталис. Их тогда и впрямь не возьмет и не достанет никто — разве что таинственные обитатели морского дна.
Которых