Бог-без-имени (СИ) - Кокоулин Андрей Алексеевич

Унномтюр повернул голову.

— Нет, — произнес Фьольвир.

— Ну, вот, — кивнул Унномтюр. — Правда ведь? Да? Тоже правда, — с удовлетворением добавил он. — И что получается?

Еще одна монета со щелчком канула в пузыре.

— Получается… — Унномтюр высыпал из кошеля остатки золота и серебра на ладонь. — Получается, что оба мы, и я, и Мтаг, правы. Но это только на первый взгляд. Потому что у каждой правды есть последствия.

— Как это? — спросил Фьольвир.

— Ну, это просто.

Унномтюр принялся по одной опускать монеты сверху, будто повар в котел. Пузырю это не нравилось, пузырь потрескивал, дрожал и обильно гнал струйки крови по золотым и серебряным канавкам. Жаркое свечение то и дело острыми лучами стало пробиваться изнутри. Фьольвир, замерев, наблюдал.

— Так вот.

Унномтюр осторожно подставил опустевшую ладонь и дал монетно-кровяному шару лечь в пальцы.

— Ах! — сказал он, со свистом втянув воздух. — Горячо! Про последствия. Как отличить правду от правды? Глупый, казалось бы, смешной вопрос. Ты вот, арнасон, наверное, хотел бы спросить, зачем их отличать, если оба слова, и Мтага, и мое, — правда? Но в том-то и беда, что тебе необходимо сделать… с-с-с… выбор.

Унномтюр обхватил второй рукой запястье руки с пузырем. Тот колыхался, будто живой, и шел пятнами. Унномтюра заколотило. Фьольвир почувствовал, как выгибается под ногами пятачок тропы. Тьма вокруг стреляла черными искрами.

— Так… арнасон… — прохрипел Унномтюр. — Держи меня.

— Что? — не понял Фьольвир.

— Ру… руку держи… помогай.

— Руку?

— Вверх.

— Ага.

Фьольвир обхватил плечо спутника. Мышцы Унномтюра были как булыжники.

— Вверх!

— Сейчас.

Фьольвир налег, и ему показалось, будто он пытается сдвинуть гору. Или целого Эйяльтога. Пузырь дышал близким жаром. Пальцы так и норовили соскользнуть. Кое-как Фьольвиру удалось сцепить и как рычагом в сцепке приподнять локоть Унномтюра, но сил на это ушло столько, что он несколько мгновений бессмысленно сопел носом в хельк.

— Арнасон, — прошипел Унномтюр.

— Да, — отозвался Фьольвир.

— Еще не все.

— Я знаю.

— Так давай.

Фьольвир собрался. Какой-то пузырь из крови и монет… А он все-таки герой. Ну, хотелось бы так думать. Почти герой. Победитель Коггфальтаддира. Крушитель кааряйнов. И еще той твари у колодца. Он забыл, как ее звать. На «У»? На «А»? Во всех случаях вклад его, конечно, сомнителен, но если составлять песнь, прославляющую его подвиги… Хотя Хворвика Унномтюр зря.

— Арнасон…

— Здесь, здесь.

Фьольвир подсел и помогал тянуть руку Унномтюру уже всем, чем придется — плечом, головой, спиной, ногами, криком. Пузырь все больше тяжелел, все больше наливался жгучим светом, и тьма от него брызгала в стороны, обнажая то часть тонкого пути, то шероховатый камень, уходящий отвесно куда-то ввысь.

— Глаза, — выдохнул Унномтюр. — Глаза прикрой.

— Что?

— Глаза, Хэн тебя примори!

Фьольвир, продолжая задирать руку спутника вверх, зажмурился, но на мгновение все же запоздал. Свет полоснул лезвием, доставая, казалось, до самого затылка, под веками сделалось жарко, колко, влажно. Фьольвир уронил голову на грудь, пытаясь погасить боль, и закрылся ладонью.

Что-то негромко хлопнуло, как везинг или фенрика на ветру, прокатилось по плечам, царапнуло, обмахнуло лоб.

— Эй? Жив? — услышал Фьольвир голос Унномтюра.

Подняв голову, он открыл один глаз и ничего не увидел, кроме округлого, плывущего вслед за взглядом пятна. Тогда он закрыл этот глаз и открыл другой. Все было тоже. Вместо окружающего мира был лишь свет, слегка затененный по углам.

— Не вижу, — прошептал Фьольвир.

— Говорил же я тебе!

Посреди светового пятна на мгновение возникла зыбкая фигура, Фьольвира дернуло, повернуло, рука Унномтюра приподняла подбородок.

— Смотри на меня!

— Смотрю, — вытаращился Фьольвир, наблюдая свет и некие искажения его по краям.

— Что видишь? — спросил Унномтюр.

— Свет.

Веки Фьольвиру прищемило, прижало, раздвинуло. Пальцы у Унномтюра делали свою работу, не заботясь о чужом удобстве. Фьольвир решил, что сейчас, должно быть, Унномтюр заглядывает ему в глаз.

— Только свет?

— Да.

— А сейчас? — спросил Унномтюр.

Фьольвир почувствовал движение воздуха.

— Свет.

— А еще что-то?

Фьольвир снова ощутил легкое дуновение. В слепом пятне света перед глазами лишь слегка перелились световые слои.

— Нет. Смутно.

— Понятно.

Унномтюр надавил на глазные яблоки с такой силой, что Фьольвиру показалось, будто пальцы спутника проникли в мозг.

— Ай!

— Все, все уже.

Пальцы Унномтюра исчезли. Но пятно света никуда не делось, правда, в центре его заплясала пульсирующая темная точка, как крупинка невесть как попавшего в глаз песка. Ее жутко хотелось сморгнуть.

— Что видишь?

— Свет, — честно ответил Фьольвир, жмурясь.

— Ладно, — сказал Унномтюр. — Некоторые всю жизнь проводят во тьме. Пошли. У нас тропа открылась.

— Но как же…

— А вот так, арнасон.

Унномтюр взял руку своего провожатого и положил себе на плечо. Фьольвир сжал пальцы на облезшем хельке.

— Смешно, — сказал он.

— Ты к чему? — спросил Унномтюр.

— Слепой герой.

— Это временное явление. Через день или два твое зрение поправится.

Они двинулись: Фьольвир шагал за Унномюром, но видел лишь свет. Причем было без разницы, закрыты его глаза или открыты. Свет колыхался пологом. А черная точка танцевала, изредка выбрасывая в стороны тонкие волоски. Казалось, паук пробует выбраться из дыры.

— Выйдем не там, где Мтаг, — сообщил Унномтюр.

Фьольвир вздохнул.

— Хворвика мы все же зря.

— Нет! — разозлился Унномтюр. — Нет! Это была необходимость! Или мне нужно было выбрать того, с ножкой от стула?

— Ты мог справиться с охранниками и без нас, — сказал Фьольвир. — Так ведь?

Унномтюр похлопал его по ладони на своем плече.

— А что бы делал тогда ты, арнасон? — спросил он. — Наблюдал, героически стоя в стороне? В носу ковырял? Мне ужасался? Нет уж. Герой сражается. Герой действует. Я не собираюсь все делать за тебя.

Какое-то время они шли молча.

— Так вот, — сказал Унномтюр, поворачивая из света в свет, — про правду и ее последствия. Тебе еще интересно, арнасон?

— Не очень, — сказал Фьольвир.

Он считал и слушал свои шаги, ловил бедром полу везинга, чувствовал под пальцами оспинки на топоре. Была бы еще лодка, и можно подумать, что плывешь в Тааливисто. А на берегу уже отец, Хейвиска, Гайво гавкает.

— А зря, — сказал Унномтюр. — Ты послушай. Вот если бы ты знал одну правду Мтага, что все боги — большое зло, и люди — зло, и весь мир — пыль, стал бы ты героически всех и все спасать?

— Ради чего? — спросил Фьольвир.

— Не ради чего, а просто, потому что так надо. Стал бы? Если бы у тебя был выбор?

Фьольвир задумался.

— Нет, наверное, — сказал он после десятка пройденных крафуров. — Если все оно никуда не годное, к чему спасать?

— А людей не было бы жалко?

— Так зло же.

— Во-от, — протянул Унномтюр. — И ты мне еще про Хворвика… Стражников жалко было?

— Так они нападали!

— Все равно люди.

— Так убили бы!

— То есть, защищаясь, не жалко? Хорошо. Пусть. Теперь, если бы ты знал мою правду, арнасон. О том, что мир, не важно, плохие или хорошие боги им правят, ждет гибель, смерть всего живого, и никто этого не заслуживает… Ты бы стал его спасать? Если бы это зависело от тебя?

Тонкий путь уходил под ноги крафур за крафуром, а Фьольвир молчал.

— Эй, — позвал Унномтюр. — Ты уснул, арнасон?

— Я думаю, — сказал Фьольвир.

— О чем?

— О том, что я… что мне, может быть, все равно. Если бы я умер…

Унномтюр остановился. Фьольвир ощутил, как везинг на груди собирается в складки под чужими пальцами.

— Все равно? Умер?

Свет зарябил у Фьольвира в глазах.