Генри Олди - Восставшие из рая

Ингу тронули за плечо, и она обернулась. Позади стоял Бредун. Таким его представить было трудно.

Он был выбрит и причесан. Ему подходил любой возраст от сорока пяти и дальше, дальше… Судя по выражению глаз — намного дальше. И серые глаза Бредуна, посаженные близко к горбатой переносице, глядели трезво и с грустной иронией. Так могло бы смотреть дерево. Или скала, нависшая над заброшенным горным храмом.

И одет Бредун был чисто и опрятно. Штаны, куртка, короткие сапоги — хотя Инга никогда раньше не видела штанов такого покроя и курток такой расцветки. Все вроде бы то же, что и у всех — ан нет, дудки, то — да не то…

— Эх, вы… — еще раз повторил Бредун и, отвернувшись от Инги, стал всматриваться куда-то вдаль — в туман, стелившийся по реке ненамного ниже того места, где они стояли.

Инга последовала его примеру.

Туман, зыбко-белесый вначале, начинал постепенно темнеть в глубине своей пелены, словно его волокна смыкались гуще, плотнее; а еще дальше просматривалась глухая чернота — как черное платье сквозь кисейную накидку в несколько слоев.

Чуть позднее Инга заметила, что странный туман не ограничивается рекой, перерезая ее пополам и скрывая остаток почти-Маэрны от глаз людских. Он плавно стекал на молчащие берега, крался по сухой осоке и воровато вползал в самую гущу чахлого кривоствольного леса по обеим сторонам реки.

В лесу царила все та же чернота — но не обычный сумрак живой чащи, а знакомо-безразличная мгла, режущая мир на две части. Инга видела ее трижды, во время приступов: на работе, в поезде и при осмотре трупов.

— Что это? — тихо спросила Инга.

— Это? Это Переплет…

— А за ним что? Книга?

Бредун рассмеялся, и невесел был этот смех, до того невесел, что напоминал сырой промозглый туман-кисею на черной подкладке.

— Да уж Книга… такая Книга, что… а еще там люди есть. Всякие. Деревья, наверное, растут, дождь идет, а зимою — снег. Только ходу туда нет. Я имею в виду — живым ходу нет. Лишь после смерти. А у меня с этим делом нескладуха выходит…

Инга мгновенно связала последние слова Бредуна с тем, что он говорил ночью в лесу — где тот лес, где та ночь? — и вздрогнула.

— Там мертвые?! Да, Бредун? Только мертвые? И Анджей там? И Таля?! Ты это хотел сказать?! — они там, за твоим Переплетом! Будь он проклят, вместе с тобой!..

— Цыц, баба неразумная, — угрюмо и властно оборвал ее Бредун. — Не мой это Переплет. И хорошо, что не мой, а то я бы огородился…

Лицо его на миг стало жестким и страшным. Страшным всерьез. Но лишь на миг.

— Живые там. Все живые, и люди, и прочие… Одни — местные, другие — пришлые. Вот и твоим мужикам в самый раз там оказаться. С Черчекова хутора, почитай, все туда попадают — когда час пробьет.

— Живые, — повторила Инга, не вслушиваясь в остальное. — Живы…

— Говорю, что живые! Не так, может быть, как ты себе это представляешь, но — в достаточной мере. А вот что там со всеми живыми делают — никто не знает. А узнать хочется…

Инга молчала. Руки ее безвольно повисли вдоль тела, что-то теплое было зажато в правом кулаке, и не оставалось сил даже на то, чтобы просто разжать пальцы и выронить предмет.

Напротив клубился туман с черной душой.

— Ты только не думай, — продолжал меж тем Бредун, теребя вислый кончик своего длинного носа, — не думай, что я тебе просто так помогать стану, за глаза твои мокрые… Моя помощь дорого стоит. И платить не сейчас придется, не завтра — много позже, когда уже и нечем-то расплачиваться…

— Я знаю, — безжизненно ответила Инга. — Я сейчас вернусь на хутор и там умру. И попаду в туман… где Анджей с Талей. А потом…

— Дура ты! — гневно рявкнул Бредун, багровея и хватая Ингу за плечи. — Вот уж дура, так…

Он резко замолчал и уставился в землю. У ног Инги, наклонясь в сторону тумана-Переплета, торчал нож.

Бредун осторожно коснулся ножа кончиком пальца, после выдернул его из земли и стал рассматривать, уперев острием в ладонь и аккуратно поддерживая сверху.

— Иоганна дала?

Инга кивнула. Ей действительно казалось, что нож дала Иоганна.

— Сама дала? Что взамен попросила?

— Ничего. Так просто…

— Ну, счастлив твой бог, баба… Я просил — не давали. Ни Иоганна, ни Вилисса — мать ее — ни за что. И бабка тоже. Даже не показывали, всего один раз — и то… А дед нынешнего Черчека, отца Иоганны, — тот и вовсе слушать не стал, хоть и любил меня… да и я его любил. Я уж решил, что и впрямь легенда все это, бредни — нож Танцующего с Молнией. Собственно, ничего, кроме легенд, и не осталось… Считай, половину помощи оплатила — большую половину.

В руках Бредуна нож выглядел совсем по-другому — не так, как на хуторском подворье, но и не совсем так, как в ночном лесу. Клинок заметно раздался, став шире и мощнее, кожа на рукояти залоснилась и резче проступила вязь узора — словно строка неведомого писания, выжженная на синеве лезвия и обрывающаяся на самом острие.

— Береги его, — Бредун вернул нож Инге и улыбнулся удивительно светлой, юношеской улыбкой. — И жди меня на хуторе. Если этот ваш долдон в мундире объявится и будет к тебе со всякими глупостями приставать — наплюй и не верь. Лейтенанты — они дальше козырька ни ерша не видят. Как, впрочем, и генералы. А теперь зажмурься…

Инга послушно зажмурилась. Бредун взял ее за руку и они сделали несколько шагов. На девятом шаге Инга почувствовала, что уверенные пальцы Бредуна соскользнули с ее запястья — и наугад шагнула еще раз, стукнувшись лбом о невидимое дерево.

Глаза открылись сами собой, и из них посыпались искры. Когда к Инге вернулась способность видеть, она обнаружила, что стоит нос к носу с кольями изгороди Черчекова хутора — вернее, нос к сучку — и сжимает в руке кухонный нож.

За лесом занималась заря.

10

Стара

земля

свечей

и горя.

Земля

глубинных криниц.

Земля

запавших глазниц.

Стрел над равниной.

Лейтенант приехал к полудню.

Инга как раз помогала Иоганне по хозяйству, сама удивляясь той легкости и естественности, с какой она вписалась в хуторской быт. О прошедшей ночи не вспоминали, словно ее и не было. Где-то в глубине души у Инги тлела уверенность, что Иоганна и так знает все, что произошло в чаще леса и на берегу туманной речки; Иоганна просто обязана была это знать, а уж старый Черчек — и подавно.

Бородач-фермер сперва долго шептался на огороде с лохматым Йорисом и после внезапно подобрел и проникся к Инге душевным расположением, а Йорис все время норовил пройтись поближе к Инге и подмигнуть ей плутовским зеленым глазом — заигрывал, что ли, или намекал…