Баркер Клайв - Пятый доминион

- Дитя мое? - спросила Целестина.

- Скорее отойди от него, - прошептала Юдит.

Целестина поднялась на ноги

- У тебя совсем больной голос, дитя мое, - сказала она.

- Я. Не. Дитя! - яростно выплюнули губы Сартори.

- Ты хотел, чтобы я утешила тебя, - сказала Целестина. - Так позволь же мне сделать это.

- Сартори поднял глаза, но в них светился не только его взор.

- Отойди. От. Меня.

- Я хочу обнять тебя, - сказала Целестина и шагнула внутрь круга.

Гек-а-геки на площадке были охвачены ужасом. Их осторожное отступление превратилось в панический танец. Они стали биться головами о стену, словно предпочитая лишиться своих мозгов, лишь бы не слышать голоса, исходившего из уст Сартори.

- Отойди. От. Меня. Отойди. От. Меня, Отойди. От. Меня.

Целестина вновь опустилась на колени, на этот раз совсем рядом с Сартори. Но когда она заговорила, то обратилась она не к сыну, а к отцу - к Богу, который заманил ее в город злодейств и беззаконий.

- Позволь мне обнять Тебя, моя любовь, - сказала она. - Позволь мне обнять Тебя, как Ты обнимал меня когда-то.

- Нет! - взвыл Хапексамендиос, но члены Его сына отказались прийти ему на помощь.

Отчаянные протесты вновь и вновь срывались с губ Его сына, но Целестину это не остановило. Она обвила руками обоих - тело Сартори и вселившийся в него дух.

Бог застонал - столь же жалобно, сколь и устрашающе.

В Первом Доминионе Миляга увидел, как молнии над головой Отца слились в единый сноп огня и устремились в небо, словно ослепительный метеор.

Во Втором Доминионе Чика Джекин увидел, как стена Просвета озарилась яркой вспышкой, и упал на кремнистую землю, подумав, что это летит огненная ракета победы.

Богини в Изорддеррексе были не так наивны и успокоили свои воды, чтобы не навлечь на себя смертоносную молнию. Все дети притихли, все ручейки и лужицы застыли в полной неподвижности. Но огонь был направлен не в Них и пронесся над городом, не причинив ему никакого вреда, затмевая своим блеском свет Кометы.

Когда Метеор скрылся из виду, Миляга вновь повернулся к Отцу.

- Что Ты сделал? - спросил он.

Дух Бога возвратился из Пятого Доминиона, и в глазах у Него зажглись злобные огоньки.

- Я послал огонь, чтобы спалить эту шлюху, - сказал Он. Голос Его снова раздавался из многочисленных глоток.

- Почему?

- Потому что она осквернила тебя... из-за нее ты стал стремиться к любви...

- Разве это так плохо?

- Невозможно строить города с любовью в сердце, - сказал Хапексамендиос. - Невозможно свершать великие дела. Это слабость.

- А как насчет Низи Нирваны? - спросил Миляга. - Это что, тоже слабость?

Он упал на колени и приложил к земле свои призрачные ладони. Они не обладали здесь никакой силой, а иначе бы он стал копать землю руками. Дух его также был бессилен. Тот же самый барьер, который не подпускал его к Отцу, преграждал ему путь и в подземный мир Первого Доминиона. Но голос по-прежнему был ему подвластен.

- Кто произносил эти слова, Отец? - спросил он. - Кто говорил: Низи Нирвана?

- Забудь о том, что ты их вообще слышал, - ответил Хапексамендиос. - Шлюхи больше нет. Все кончено.

Миляга сжал в ярости кулаки и принялся бить ими по земле.

- Ты там ничего не найдешь, кроме Меня, - продолжали тысячи глоток. - Моя плоть - повсюду... Мое тело - это мир, а мир - это Мое тело...

Когда метеор появился в Четвертом Доминионе, Тик Ро уже закончил свою триумфальную пляску и сидел на краю круга, ожидая, когда появятся первые любопытные и подойдут к нему с расспросами. Подобно Чике Джекину, он решил, что это звезда, призванная возвестить победу, и поднялся на ноги, чтобы оказать ей достойную встречу. В своем намерении он был не одинок. Несколько людей, собравшихся у подножия холма, заметили вспыхнувшее над Джокалайлау сияние и разразились аплодисментами, приветствуя приближающийся метеор. В Ванаэфе ненадолго наступил полдень; потом засверкали башни Паташоки, и вновь наступила темнота. Метеор скрылся в только что появившемся у стен города облаке тумана, которое окутывало первый безопасный проход между Доминионом зелено-золотых небес и тем миром, где они обычно бывают голубыми.

Два похожих облака тумана сгустились и в Клеркенуэлле - одно к юго-западу от Гамут-стрит, а другое - к северо-востоку. В тот момент, когда метеор покинул Четвертый Доминион, второе из них вспыхнуло ослепительным светом. Зрелище это не осталось незамеченным. Поблизости бродило несколько призраков, и хотя они не знали, что предвещает это сияние, они ощутили надвигающуюся опасность и двинулись к дому, чтобы поднять тревогу. Однако не успели эти медлительные создания одолеть и половины дороги, как туман расступился, и огонь Незримого появился на ночных улицах Клеркенуэлла.

Первым увидел его Понедельник, незадолго до этого вновь занявший наблюдательный пост у двери. Из темноты доносились панические визги остатков воинства Сартори, но в тот самый момент, когда он шагнул через порог, чтобы отогнать их, темнота уступила место яркому свету.

Со своего места на верхней ступеньке Юдит увидела, как Целестина поцеловала своего сына в губы, а потом с неожиданной силой подняла его безжизненное тело и бросила за пределы круга. То ли падение, то ли приближающийся огонь вернули Сартори к жизни, и он попытался встать на ноги, качнувшись навстречу своей матери. Но он не успел снова уткнуться лицом в ее грудь, ибо огонь наконец-то достиг своей цели.

Окно взорвалось ослепительны облаком осколков, и комната наполнилась нестерпимым сиянием. Юдит сбило с ног, но ей удалось уцепиться за перила и задержаться на площадке еще на одну долю секунды. Она успела увидеть, как Сартори вскинул руки, пытаясь защитить лицо, а Целестина приняла огонь в широко раскинутые объятия. Тело ее было мгновенно пожрано пламенем, которое, без сомнения, спалило бы весь дом дотла, если бы не слишком большая сила инерции. Сокрушив стену, метеор полетел дальше - по направлению к другому облаку тумана.

- Что это за херня такая? - спросил снизу Понедельник.

- Это Бог, - ответила Юдит.

В Первом Доминионе Хапексамендиос поднял свою уродливую голову. Хотя Ему не было нужды прибегать к помощи глаз - Его глаза были повсюду, - какая-то неосознанная память о тех временах, когда тело было Его единственным жилищем, заставила Его обернуться.

- Что это такое? - сказал Он.

Миляга пока не видел огня, но слышал отдаленный гул, возвещающий его приближение.

- Что это такое? - снова повторил Хапексамендиос.

Не дожидаясь ответа, Он принялся лихорадочно развоплощаться. Миляга и боялся этого момента, и ждал его. Боялся - потому что тело, породившее огонь, вне всякого сомнения, должно было стать конечной целью его полета. Ждал - потому что только его распад мог позволить ему снова отыскать Пая. Барьер вокруг тела Хапексамендиоса стал постепенно слабеть, и хотя Пай по-прежнему не показывался, Миляга направил свои мысли на то, чтобы проникнуть внутрь гиганта. Однако, несмотря на Свое смятение, Хапексамендиос по-прежнему был на страже, и стоило Миляге приблизиться, как он тут же был пойман в тиски Его воли.