Вениамин Шехтман - Инклюз

Когда пришло мое время присоединиться к патрулям, вышло так удачно, что вместе со мной лес и поля обходил Олив. Ну и, бывало, что к нам присоединялся Мелкий, хотя это и не приветствовалось старшим патруля. Но гнать его не гнали, с чего бы?

Лес, черные сосны которого окружали холм, на котором стоял замок с запада, стоит того, чтобы рассказать о нем. Патрули за долгие годы вытоптали в нем тропинки и на первый взгляд они были единственным доказательством того, что в лесу бывает кто-то, кто ходит на двух ногах, но не умеет летать. Уже в первом же патруле я узнал, что это не так. Началось все с того, что на полуденном привале наш командир десятник Шлог не одобрил рвения, с которым я принялся собирать валежник.

— Костер нельзя! — прикрикнул он на меня, а когда я уронил хворост на землю и поинтересовался причиной запрета, объяснил:

— Духобабы дыма не любят. А чего они не любят, то и эльфам не по сердцу.

— Тут живут эльфы? — поразился я, оглядывая непроглядную чащобу, куда не проникал толком свет солнца и всегда было свежо и сыровато.

Десятник выпучил глаза.

— Да как им тут жить? Они любят, чтобы светло, листья, орехи. А тут просто патрулируют, как и мы. Кто какой непорядок заметит, тот своему правителю скорей сообщает, если сам устранить не смог. Мы эрлу Вексу, а они своему старейшине Дагру Огенрану. А уж эрл со старейшиной потом договариваются, как быть. По родственному.

— Как так?

— Ну, эрл-то Огенрану внук, не то правнук. Ты что, не приметил, какие у эрла глаза да уши?

— Так я его и не видел пока толком.

— Увидишь. Как время большой охоты придет, так и увидишь. И, ежели глаз у тебя лучницкий, приметишь, что уши-то без мочек и врозь растут, а глаза с золотыми ободьями вкруг радужки. Потому, что эрл наш, как есть на одну четверть эльф. И со сродственниками дружен. Вишь, как нам повезло! А ты хочешь подкузьмить с костром.

Отряхнув руки от налипшей с хвороста коры и паутины, я помотал головой.

— Совершенно не хочу.

— Тогда подтяни пояс, да пошли. Пока болтали, так даже поесть не успели.

Тут он был не совсем прав. Как только выдвинулись, Олив сунул мне кусок хлеба с вареной печенкой.

Жуя печенку, (хлеб я вернул, не люблю хлеб) я перебирал в памяти странности замка Иртвель. Что люди сплошь приятные — это полбеды, а вот дружба с эльфами… В других землях люди с ними, конечно, тоже не воевали. С эльфами воевать дело зряшное. Походом на них идти? Если войско большое, растворятся эльфы в лесах — не найдешь. Можно их селения жечь, а что толку, если они новые вырастят, да не прикладая рук, только на дудочках наигрывая. А малому войску — самому конец. Перестреляют издали, передушат в чащобе живыми удавками. Короче, не воюют с эльфами. Но и дружбы особой не водят. Торговлишка есть, но хилая, меновая. Хотя, с другой стороны, если эльф девку обрюхатит, то никто ее порицать не будет. Уж очень детишки получаются смышленые, и не болеют никогда. Только вот сами эльфы их за своих отпрысков редко признают, а тут не сына даже, а внука эльфийский старейшина признал. Удивительно!

Но еще удивительнее мне стало, когда через два дня, во втором своем патруле, на той самой полянке, где мне десятник про эрла объяснял, застали мы не кого-нибудь, а один из тех самых эльфийских патрулей, про которые Шлог толковал.

Трое эльфов сидели по птичьи на нависающей над краем поляны толстой еловой ветви, и, передавая друг другу, слизывали сок с надрезанной маковой головки. Головка была с полкулака, где такую нашли?

При виде нас эльфы встряхнули рыжими косами, вроде как поздоровались. И тут же, встав, растворились среди хвои. Причем они не таились, просто умеют.

— Видал? — сказал Олив. — Они ж, вроде, по ночам только тут того.

— Шаманы ихние что-то почуяли, — разъяснил Шлог. — Что-то нагадали, или как там у них. Вот, Огенран своих и кинул нам на усиление. Ешьте, парни, отдыхайте. Но уж как выйдем — молчок, и смотрите-слушайте во все четыре!

Десятник зря б говорить не стал, мы это уже знали. И потому слуха и зрения не щадили. Но ничего угрожающего так и не встретили. Лес был таким же, как и в прошлый раз. Кто-то мелкий понизу шуршит, кто-то клювастый или зубастый над головами шишки лущит, кто-то косматый шерсть на коре оставляет.

Следующую неделю нам с Оливом снова в очередь пришлось на стене стоять. Я скучал по патрулям, Олив кивал головой и говорил:

— О, понял! Вроде и скукота по лесу бродить, а уж на что интересней, чем здесь торчать.

Утешало нас то, что на конец недели эрл запланировал большую охоту. Такую, что кроме егерей и псарей найдется заделье и части дружины. Мы как лучники рассчитывали в эту самую часть попасть.

О том, что мне повезло, я узнал от Старшего Равли.

— Ты верхом ездишь? — спросил он у меня, когда я пришел на занятия. Сегодня у нас был день копейного боя. Утомительного и однообразного. Всяких финтов и кручений Равли не уважал, предпочитая до бесконечности отрабатывать прямые уколы и уход за шит.

— Еще как езжу! — хвастливо ответил я. Мне было, чем похвастаться, с конем я управлялся получше многих рыцарей, только дорог конь, не про мою честь.

— Тогда до копий сегодня не дойдет, — вздохнул Равли. — Что ж ты так? Научился где-то этой дурости лошадиной, а я теперь один пей? Иди, давай, к конюшням, там тебе подберут меринка, станешь его до охоты чистить, положено так, чтобы привык.

— Не обижайся, — я хлопнул Равли по плечу. Коня чистить дело быстрое, у Гауза раньше тебя буду!

По дороге к конюшням я забежал за Оливом.

— Не, верхом это не по мне, — помотал головой мой друг. Телегой править могу, а в седле сроду не сидел. Конная нынче охота, жаль.

Он махнул рукой и вернулся в казарму, а я вскоре познакомился с Бушем, как верно угадал Равли, мерином.

Буш мне понравился. Привыкший менять наездников, он не упрямился, был спокойным и ласковым коньком. Хоть и всего пяти локтей ростом, Буш, наверняка, был резвым: ноги сухие, мышцы под кожей, как морские волны — все время движутся, перекатываются.

Дружелюбный и при том годный к настоящему делу конь — редкость. Я с удовольствием вычистил Буша, погонял на корде и, к сожалению, нарушил слово, не только не придя к Гаузу раньше Равли, но и вообще забыв об этом. Когда вспомнил, Равли от пивовара уже ушел и, по словам последнего, только пригубил, да и то без удовольствия.

Чтобы загладить вину перед другом, я уговорами и хитростью вымутил у Гауза две полные фляги крыжовенной наливки, запасся копченой рулькой и перченым рулетом из сала с ливером, и, подгадав время, когда мы все четверо были свободны, позвал друзей на Лисью горку.