Леонард Карпентер - В стране Черного Лотоса

— Обопрись на меня, будет легче, — подставляя плечо, сказал Юма. — Пошли, наваливайся на меня хоть всем весом, если тебе так легче. Представь, что ты пьян в стельку. Впрочем, не вижу смысла в слове «представить». Сейчас лучшее лекарство для тебя — та самая противная клоповая кровать в тихой гостинице, если, конечно, я хоть что-нибудь понимаю в медицине.

— Ну нет, ночь только начинается! — Речь Конана прерывалась короткими стонами при каждом шаге. — Надо выпить кружку-другую, чтобы боль ослабла…

— Еще кружку! Именно это я и хотел предложить. — Голос, раздавшийся из темного переулка, прозвучал настолько неожиданно, что приятели остановились как вкопанные. — Я с удовольствием поставлю выпивку славному воину Конану и его верному другу — сержанту Юме.

Это было сказано человеком, для которого туранский был родным языком. Судя по голосу, его обладатель был абсолютно трезв.

— Сдается мне, у тебя есть одно преимущество, парень, — спокойно ответил Юма, чуть отодвигаясь от киммерийца, чтобы иметь возможность без помех выхватить ятаган. — Мы случайно не знаем тебя?

— Меня? В лицо или по имени — вряд ли. Может быть, как безымянного и невидимого товарища в бою. Думаю, что нет повода отказываться от дармовой выпивки, поставленной собратом по оружию.

Пока незнакомец говорил, Конан тщетно пытался разглядеть маячащую фигуру. Кром! Киммериец готов был поклясться, что, когда впервые проходил по этой улочке, она была освещена несколькими факелами и светильниками. Неужели все они догорели? Или хозяева погасили их на ночь? Кроме того, незнакомец вышел навстречу из такого же темного переулка, так что вряд ли стоит приписывать его осведомленность о личностях обоих приятелей острому зрению.

— Ну что ж… — В голосе Юмы слышались разрывы последних сдерживавших его нитей терпения. — Если у тебя есть имя — назови его и помолись, чтобы оно не оказалось в длинном списке моих врагов! И учти, мне с трудом верится, что настоящий доброжелатель стал бы подкарауливать нас в темном углу.

Сквозь слова Юмы до слуха Конана донеслись какие-то звуки: не то звон клинка, не то хруст стекла под подошвой сапога. Звук шел откуда-то сзади, хотя киммериец был готов поклясться, что ни одна тень не промелькнула в пятне света, падавшем из открытой двери трактира за их спинами.

— Ну, приятель, что касается имен… меня зовут Рабак. — Голос незнакомца зазвучал сильнее. Быть может, чтобы скрыть приближение невидимых союзников? — А что до места, то я с тобой полностью согласен. Не хотели бы вы пройти со мной в гостеприимный дом чуть дальше по этому переулку?

Обострившееся в минуту опасности зрение наконец-то дало Конану хоть какую-то информацию. В слабом звездном свете блеснула не прикрытая тканью сталь доспехов с гравировкой, хорошо знакомой киммерийцу. Чуть слышное ругательство, прозвучавшее над самым ухом, дало понять, что и Юма разглядел противника или догадался о том, кто он.

Красные Повязки!

А незнакомец все продолжал голосить:

— В этом доме смогут достойно встретить настоящих героев, оказать им самый сердечный прием… Я полагаю, у нас найдется что обсудить…

— Например, как ты встретишься со своим дружком в преисподней?

Ятаган Конана словно сам скользнул ему в руку. В тот же миг киммериец резким движением метнул тяжелый клинок в незнакомца. Быстрый скачок в сторону оказался запоздалым. Ятаган киммерийца вспорол живот незнакомца. Его предсмертный стон возвестил начало атаки с разных сторон. Метнувшись к своей жертве, Конан выхватил меч из падающего тела и развернулся, чтобы встретить еще почти невидимых врагов.

— Юма, нас окружили! Встаем спина к спине! — Еще не договорив, киммериец услышал чей-то стон: это клинок чернокожего воина вступил в бой.

Мгновение спустя Конан чутьем угадал направление атаки — на его ятаган с размаху налетел следующий противник. Отшатнувшись от сильного толчка, Конан почувствовал, что потерял спину Юмы. Пришлось отражать удары противников с оглядкой, чтобы ненароком не задеть друга. Излюбленный прием Конана — яростное нападение — пришлось отложить. Больная нога не давала возможности двигаться с нужной скоростью.

— Юма! Я здесь. Только сам не отзывайся! Конан знал, что его друг сейчас сражается в темноте, молча, максимально используя дарованную черной кожей возможность слиться с ночной темнотой. Но его собственный крик вызвал такой град ударов со всех сторон, что Конан больше не отважился повторить его. Чей-то клинок чуть не вонзился киммерийцу в шею. Чтобы отбить его, пришлось неудобно задрать руку — и вот уже какая-то тень сильным рывком и ударом выхватила оружие из руки Конана. Клинок со звоном ударился о мостовую. В тот же миг что-то обожгло нос и подбородок киммерийца и скользнуло вниз, к шее. Аркан! К счастью, Конану удалось просунуть под него одну руку, но даже так петля, затягиваясь, душила его все сильнее.

Кром! По крайней мере, несколько убитых и изуродованных Красных Повязок — неплохая плата за смерть в неравном бою. Не стыдно будет предстать перед суровым Кромом!

Вывернувшись, Конан сумел выхватить кинжал и полоснуть им за головой, целясь по веревке. Перерубить петлю ему не удалось, но, судя по крику и ослабшему аркану, кинжал угодил по руке или по лицу того, кто затягивал веревку. Но все новые и новые тела наваливались на Конана, прижимая его к каменной стене и повисая на руках и ногах неподъемным грузом.

Словно со стороны донесся до Конана вырвавшийся из его горла хриплый стон, когда раненая нога, не выдержав, подогнулась и киммериец рухнул на мостовую, с размаху ударившись головой о камни.

Когда сознание вернулось в его полупарализованное, наполненное болью тело, Конан явственно ощутил острие кинжала, приставленное к его горлу и почти проткнувшее кожу. Кто-то зажег лампу, и в желтом свете перед глазами киммерийца проплыли хороводом лица противников. Красные и Черные Повязки. Убийцы, натренированные выполнять свою работу в дикой местности и в городе. Все лица были искажены гневом и ненавистью, некоторые — еще и болью от только что полученных ран.

Конан почувствовал, что сталь еще глубже втыкается в его горло. Затем перед глазами промелькнуло еще одно лицо — абсолютно бесстрастное и спокойное. Словно молния пронзила мозг киммерийца: форт Шинандар, допрос пленников… палач Сул! Сильная, большая рука тянулась от этого лица к рукояти кинжала, почти не дававшего вздохнуть киммерийцу, впивавшегося в горло при малейшем движении.

Бессильный хоть что-то предпринять, Конан молча ожидал смерти. Вдруг губы Сула разомкнулись, и палач произнес два слова, словно молотом ударившие Конана, разорвавшие его слух: