Татьяна Турве - Наваждение

А может, всё началось значительно раньше, когда Марина в первый раз повысила на него в раздражении голос, а он промолчал, не придал этому значения? Или когда начал кричать в ответ, завелся от какого-то ничего не значащего пустяка, а дети стояли и смотрели на них перепуганными глазами?..

Перебивая его воспоминания, из коридора раздались немного шаркающие и не совсем уверенные шаги — Янка! (Марина даже ходит по-другому.) Дочка с размаху зацепилась плечом о дверной косяк и еле удержала равновесие — как видно, не до конца еще проснулась. Глаза наполовину закрыты, щурятся на свет, и пижама привозная размера на два больше, чистый тебе Пьеро! На щеке неровный след от подушки, заспанную мордашку обрамляют две туго заплетенные на ночь золотистые косички (с ними ей дашь от силы лет двенадцать, не больше). Так вот, значит, откуда берутся по утрам эти волнистые, на манер барашка, волосы — первая и пока что неискушенная женская хитрость. То ли еще будет…

Дочура энергично потерла кулаками глаза и что-то невнятно сказала, зевая во весь рот. У него внутри потеплело: до чего же она смешная! Янка переспросила чуть-чуть членораздельней:

— Чего ты не спишь?

Заглянула в его чашку с остывшим кофе, понюхала, сморщив нос — она кофе и на дух не переносила. Шлепнулась рядом на расшатанную ею же самой табуретку, подперла голову руками, как гоголевская Галя, и на удивление бодро произнесла:

— Слушай, а когда ты в первый раз влюбился?

"Только этого не хватало!" — обреченно подумал Володя.

Янка выждала минуту-другую и праздничным голосом сообщила, сияя глазищами в свете настольной лампы:

— Знаешь, что мне только что снилось? Шарики!

— Какие шарики? — насторожился Владимир, сердце так и ухнуло.

— Ну, те, трехмерные. Из компьютерной игры, помнишь? И сейчас тоже… — она довольнейшим образом улыбнулась. Уж не валяет ли дурака?..

— Что — тоже? — напряженно потребовал он.

— Закрываю глаза и вижу перед собой — крутятся, как настоящие… Всё такое яркое! — Янка на секунду зажмурилась, но затем, вероятно, по выражению его лица сообразила, что сболтнула что-то не то: — Ладно, проехали.

— Смотри мне!.. — с удручающим бессилием пригрозил Владимир. И ничего же с ней не сделаешь: сидит за своим компьютером, сколько вздумается! Надо бы применить воспитательные отцовские меры, давно пора, да как-то несподручно. А вдруг со свойственной подросткам прямотой заявит что-то вроде: а где же ты, дорогой фазер, был все эти месяцы? Поздно, скажет, спохватился!

Чадо на всякий случай глубоко оскорбилось и капризно надуло губы:

— Тебе только что-то рассказывать! Ну всё, я пошла спать, — негодующе засопела носом, но с места и не двинулась, вместо того просительно заглянула ему в глаза: — Расскажи, а? Я ведь тебе про свой сон…

— Ну что ж, откровенность за откровенность, — Володя не удержался от улыбки. Но дочура приняла всё за чистую монету: поерзала на табуретке, устраиваясь поудобней, по излюбленной привычке поджала под себя ноги и приготовилась внимать.

Да-а, ситуация… Не выкладывать же ей сейчас про свою школьную любовь — ту, что после первой серьезной разлуки, самого первого дальнего рейса, выскочила замуж за другого. Хоть и было обоим по двадцать — казалось бы, вся жизнь впереди, ан нет!.. Никак не родительская история. А с другой стороны, пускай слушает, мотает на ус. Чтоб не стало потом неожиданностью, что подобная ранняя — пускай даже самая горячая, температуры кипятка — влюбленность со временем проходит и сменяется второй, а там и третьей, кому как повезет… Так не поверит же, в этом возрасте всё кажется "на века"!

— Пап, ну что ты как заснул! — упрекнула Янка. — Как ее звали? Ты ведь с мамой не сразу познакомился, я знаю.

Глава девятая. Рандеву

Замрет дневное многословье,

Сверчком затикают часы,

И у кровати изголовья

Поставят ангелы весы.

Тебе приснятся дали, веси,

Другие страны, облака,

Где в невесомом равновесьи

Твоя в моей плывет рука.

И на весы не ляжет тяжесть,

И первый ангел вскинет бровь,

И ангелу второму скажет:

"Воздушна и божественна любовь!"

Уже под утро Янке опять приснился чудный сон: неслышными мягкими лапками к кровати подошел Гаврюха, запрыгнул на одеяло и лизнул шершавым наждачным языком прямо в лицо. А дальше начались чудеса в решете: Гаврюха принялся на глазах расти, раздуваться на манер воздушного шара, пока не превратился в невиданного огромно-полосатого зверя с большими ушами. Она крепко обхватила его за шею и котяра бесшумно вылетел в окно под теплые осенние звезды, и закружил над Городом, расставив мощные лапы, как шасси. А у нее за плечами раскрылись два шелестящих и прозрачных, точно папиросная бумага, стрекозиных крыла… Наверно, это Сережины байки про Эльфа так подействовали, никакого другого более-менее логичного объяснения Яна так и не придумала.

Одеваться по погоде она никогда не умела, это факт! Сегодня приключилась та же история: часа два крутилась перед зеркалом, тщательно подбирая нужный прикид, но потом как-то сразу скисла, выдохлась, как проколотый шарик, и стало всё равно. Мелькнула даже малодушная мысль никуда не пойти, но вовремя вспомнила, что не знает Сережкиных координат.

Единственный плюс, в это воскресенье никто из домашних не приставал с поражающими своей глубиной советами и комментариями — родители еще с утра удачно разбежались кто куда. Мама — наверняка к одной из своих бесчисленных подруг-морячек, которых Яна и по имени запомнить не может, а папа… Отец перед ней в последнее время не отчитывается — развел тут, понимаешь, тайны версальского двора! Лишь перед уходом заглянул в комнату как будто бы "по делу", любопытный нос. (Выражение лица при этом, надо заметить, стало весьма ироничное. Неужели услышал, как она вчера договаривалась с Сергеем?..)

Как всегда в минуты спешки, Гаврюха в сильном возбуждении путался под ногами. Отвлекало это ужасно: похоже, котяра опять "считал" ее настроение. Янка давным-давно заметила, что кот как лакмусовая бумажка: когда хозяйка спокойна, ленив и благодушен, лишний раз лапой не переступит, но если что-нибудь не так… Тут хоть из дома беги: начинает метаться со стороны в сторону, будто электровеник, а если войдет, не дай Бог, в раж, то с разбегу вскарабкивается на шторы и вопит оттуда сверху диким голосом. Уже штуки три таким макаром исполосовал, умелец! Хорошо еще, по потолку не бегает, как в китайских фильмах…

После тысяча первой примерки выбор пал на оранжевую летнюю майку с открытым животом и ладно сидящую на бедрах темно-синюю джинсовую юбку с запАхом. "Люблю кричащие цвета!" — вертясь перед зеркалом, поддразнила себя Янка и показала своему отражению язык. Ну что ж тут поделаешь, если ее стабильно тянет на всё яркое и блестящее — "как сорока", подтрунивает папа. Всяких уважаемых мамой пастельных тонов в Янином гардеробе днем с огнем не сыскать, совсем другая палитра: желтый, оранжевый, красный, ярко-голубой, розовый, синий, золотистый с блестками…