Наталья Бульба - И осталась только надежда

Сашка?! Для многих он уже успел стать Александром. Только не для меня. Он был ее сыном. Он мог бы быть моим сыном.

Олеойор вошел в комнату без стука, здесь находилась его жена. Застыл на пороге, отметив, с какой осторожностью (нежностью?) я положил руку Леры поверх покрывала.

Поединок взглядов был коротким. Нам хватило одного мгновения, чтобы понять: ни один из нас не собирался отступить или сдаться.

Глава 7

Все, что скрывал за собой сон, обрушилось на меня в одно мгновение. Пониманием.

Я могла рыдать, сыпать проклятиями, да только это не могло ничего изменить. И испытанный мною ужас, когда глаза Туорана, которые я видела сквозь пелену боли, вспыхнули алым, а за его спиной раскрылись похожие на ажурное кружево мерцающие серебром крылья, навсегда останется со мной.

Отвращением к самой себе, когда мои губы потянулись к его, требуя поцелуя, а в ушах звучал тихий шепот: «Держись, малышка!» Осознанием, что та жизнь, в которой я верила в чудеса и любовь безвозвратно закончилась, оставив после себя только пепел сожаления. Диссонансом притягательности даймона и его чуждостью нам, людям. Безысходностью.

Но не только это заставляло меня сейчас содрогаться от бессильной ярости.

В то время, как одна часть меня осознавала, что он делает со мной, и испытывала омерзение, вторая — спокойная до холодности и рассудительная, пыталась связать воедино все, что я уже знала об открывшихся во мне способностях и инициации, приводя к страшному для меня вопросу. Что было лучше: умереть, не выдержав, как он сказал, магической комы или выжить, но пройти через подобное?

Ответа не было, был лишь голос, не позволяющий мне сделать свой выбор. Прерывистый, надрывный, перемежающийся моими и его стонами, но даже в эти мгновения наполненный болью.

И не важно, что большую часть слов он произносил на незнакомом мне языке.

Я не только слышала их все, я их понимала. Его слова о ненависти я разобрала тоже.

Оцепенение медленно, но отпускало, уходя вместе с тем ужасом, который едва не захлестнул меня своей волной. Мне не стоило обманывать саму себя — решение принято. Пусть и не мной.

Возможно, я бы уже выла от отчаяния, если б не подспудно живущая во мне вера в лучшее и странная мысль о том, что умереть я всегда успею.

А раз так, стоило хотя бы осмотреться. И… подготовиться к его возвращению. Сомнений в том, что нахожусь у него, у меня не возникало: все, на что уже успел упасть мой взгляд, говорило о нем.

Приподнявшись на локте, не успев этому удивиться, отметила, насколько кажется легким тело. Вот только на душе было гадко!

Села, натянув одеяло повыше, прикрывая грудь. Из одежды лишь странный узор на теле — множество спиралей, темное серебро на кажущейся слишком светлой коже.

Одни вопросы, вызывающие желание закрыть глаза и тонко завыть. От бессилия.

Если бы это могло мне помочь!

Обстановка вокруг ассоциировалась с казармой. Комната довольно большая, но с минимумом мебели: рабочий стол с двумя вертикальными стержнями по бокам, назначение которых мне непонятно; стул; довольно простой шкаф, заставленный, на первый взгляд, самыми обычными книгами; кровать, шире, чем ставший мне родным топчан, но явно не рассчитанная на двоих.

Все весьма скромно.

Но рука уже касалась тонкого шелка простыней, да и одеяло, словно лебяжий пух. Невесомое, нежное, так и ластится к телу. И за маской холодного и бесчувственного существа рисуется совершенно иной образ, утягивая за собой в сладостный обман.

А может, он не такой, каким хранят его мои воспоминания?!

Появление Туорана в комнате я пропустила. Вот только что была одна, терзаясь сомнениями, а теперь он стоит у стены, часть которой беззвучно закрывается за его спиной. И во взгляде, направленном на меня, нет ничего, кроме пустоты.

Черный плащ, который он скинул удивительно грациозным движением, отлетел на стул. Но то ли бросок был не столь точным, то ли что-то лишило даймона спокойной уверенности, только ткань не удержалась на спинке и сползла на пол, похожая на пролитые чернила.

Он этого даже не заметил.

— Когда все закончится, обряд будет проведен по всем правилам. Но уже сейчас по нашим законам ты являешься моей женой.

Голос холодный, мертвый. Лишь дернулся на мгновенье подбородок. Еще бы понять, что он собирался мне выдать?

— Мне надо одеться. — Терпение никогда не было моей сильной стороной, но мне хватило ума, чтобы понять: истерикой ничего не изменить.

Того, что я узнала от него и Амалии, было слишком мало для каких-либо выводов. Но уже те, что оказались доступны, уверяли — мне стоит затаиться и ждать. Той самой помощи, о которой говорила девочка.

Как же мне хотелось ей верить!

— Купальня — здесь. — Быстрое движение: был там, оказался в шаге от меня. Ладонь, на которой такой же рисунок, как и у меня на теле, касается темной прямоугольной пластины на светлой стене, и часть ее отходит в сторону. — Твои данные я ввел в систему, остальные, доступные тебе панели управления в этом модуле я покажу позже. Одежда для тебя приготовлена.

Все очень коротко, лаконично. Не за что зацепиться, чтобы укрепить свою веру или окончательно отчаяться. И не понять, хорошо ли, что я не ощущаю в нем угрозы и настолько ли плохо, что в нем не чувствуется раскаяние?

— Отвернись. — Я старалась держать себя в руках, но давалось это с трудом. В голове крутились кадры из фильмов, новостные сообщения. Калейдоскоп из слов, в которых все чаще проявлялись несколько: заложники, стокгольмский синдром, террористы, группа захвата.

Вот только на кино все это было мало похоже.

Ответа я не дождалась, но мое желание он выполнил. Отошел к столу, тяжело опустился на стул, не озаботясь тем, чтобы поднять плащ. Если я правильно запомнила, Амалия называла его набиру.

Продолжая посматривать на Туорана одним глазом, я двинулась к проему, но едва не забыла обо всем на свете, когда он провел рукой рядом с одним из стержней, и они оба вспыхнули, а между ними протянулась светлая дымка, на которой проявилось изображение.

— Поторопись. Сейчас принесут обед.

Еще секунду назад я могла поклясться, что он всматривается в то, что я посчитала экраном, но он тут же поспешил напомнить мне о моей наивности.

Ждать себя я не заставила. Не потому что решила прислушаться к его пожеланию. Слишком много зеркал, с каждого из которых на меня смотрела я сама. И хотя внешне во мне ничего не изменилась, если не считать узора, который мне так и не удалось смыть, смотреть в собственные глаза я не могла. Они были такими же пустыми, как и Туорана.