Юрий Райн - Бестиарий спального района

Вона и тута: похоже, да не одно и то же. Тута дух и правда ядреный, што твой русский, да в букете нотки протухлые уж больно яркие… из нутра тухлым несет… и послевкусие у яво, должно, горькое-прегорькое. Нет, не русский дух. Мертвый дух, енто да.

Вгляделась. Ба! Так енто ж из водяных! Даже, вернее сказать, из вуташей. Вуташ – енто, ежели хто утоп, а над им водяной поколдуеть, так тож вроде водяного делается. Вот и ентот такой, только побитый, вроде как каркаладил давеча. Што за напасть?

А и все одно – сгодится.

Вуташа мотнуло было влево. Он в упор посмотрел на Лиху, не удивился, не напужался, не сказал ни слова. Выправился и попер к болотцу.

– Ай, здорово живешь, добрый молодец! – кокетливо проскрипела старуха. – А заходь на огонек, гостем дорогим будешь! Проголодалси, поди, продрог, умаялси? Накормлю, напою, помою, угрею, спать уложу!

– Пошла ты… – невнятно пробормотал вуташ, ни на миг не прекращая своего мерного движения.

Ох и дух!.. Ну, была не была! Лиха шепнула тайное словцо, за ним другое, третье. Гость замедлил шаг, потом совсем остановился. Так-то лучше.

Медленно шагнул к хозяйке. Молодец. Еще шаг. Еще. Теперь стой передо мной, как… Нет, енто не надоть. Стой без всяких.

Встал как вкопанный, вплотную к Лихе. Той вдруг сделалось дурно – такого духа и она не упомнит. Сделала шаг назад, да нос в сторонку отворотила. Енто што-то. Али отмыть? Не-е-ет, болотце яво не возьметь… В печку бы, да нетути печки-то… Накормить? Да на кой ляд… Ямý и не надоть, ямý – Лиха распознала – лишь бы выпить.

– А ну-тко, сахарный, – она подпустила в голос дрожи, от какой молодцы завсегда ручными делались, – а ну-тко, ступай за мной.

И, повернувшись, собралась в землянку спуститься. Не самой же имушшество выволакивать. Котел – ён чижолый, и пень любимый тож.

– Пошла ты… – услышала старуха за спиной.

Ого! Какое ж ишшо словцо-то шепнуть? Ох, крепок русский дух, не береть яво… А вот эдак ежели?

– Налью я тебе, касатик, налью, – фальшиво пропела Лиха. – Доволен останешься, красава ты моя. Ты мне только спомогни, старой, а уж я тебя не позабуду!

Касатик, походивший на мертвеца – а и правда ведь, утопленник ён, – подал признаки жизни. Шевельнулся, в глазах блеснуло.

– Чего делать, бабка? – спросил он тусклым голосом.

– А вот ступай за мной, увидишь.

– Нальешь и еще двадцать четыре рубля мне, – объявил вуташ.

– Так а как же ж, миленький ты мой! – обрадовалась Лиха, не собиравшаяся ни поить гостя водкой, ни расставаться с денежкой, которой к тому же не имела. А хоть бы и имела – ишь, того ямý, ентого…

– Покажи, – потребовал гость. – Деньги покажи.

Старуха дунула, шепнула пару словечек, протянула вуташу пустую ладонь. Тот кивнул.

…Навьючила точно конягу. Ничего, пер, не жаловался.

– Котел ровно держи! – покрикивала Лиха. – Похлебку гляди не расплескай!

– Пошла ты… – однообразно сипел в ответ вуташ.

Сама шла с малым грузом: корзину несла, а в корзине кресало с кремнем, да мох сухой, да ложка. Да ишшо солому, на какой почивала, веревкой увязала, за спину закинула. Ничо, енто по силушке.

Шли долгонько. Зато и болотишко отыскалося – лучше старого. И ширше, и глыбже, и – старуха в землю вгляделась – не от Ржавки загубленной водица в его притекаеть, а от Гнилушки, целой покудова и невредимой. Одно худо – от аула больно далёко, да уж ничё не попишешь.

– Стой, где стоишь, – скомандовала Лиха. – Станови имушшество, да котел… как становишь-то, косорукий! Ах, чуть не расплескал! Вот так станови, вот, вот… Таперича лопату бери-кася да копай. Ага, туточки. Золотой ты мой.

Вуташ копал, старуха сидела на своем пеньке, приглядывала, покрикивала да порой жаловалась – умаялася, дескать. А и правда умаялася – вон, кожа сызнова высохши, морщинами покрымши. Эх, жизня… Да и от духа ентого што хошь усохнеть…

Ну, лишь бы выкопал. Эк ён все кое-как норовить, да побездельничать. А некогда уж, поспешать надоть – солнце-то к закату клонится.

Откопал, слава те… Теперя, жемчужный, ступёночки вытеши… лопаткой, лопаткой, ага, так… теперя, алмазный ты мой, досточки поверху настели… во-во… ну и имушшество заноси… енто вон туды станови… а енто сюды… вот, енто так…

Вот и обустроилася.

Разожгла огонь в очаге – пущай зелье подогреется. На работника своего глянула исподлобья. Нет, не то мясцо, ох не то. Дурнота-то, что ни вдохнешь, так и подкатываеть. Нет. Кабы свеженького…

Может, енто… про што Колька-охальник баял?

– Все, что ли? – спросил вдруг вуташ. – Наливай тогда. И двадцать четыре рубля давай.

Эх, дурень ты, дурень. Не взыщи, сам напросилси.

– Да как же все, касатик? – проскрежетала старуха, поводя плечами. – Ты мне ишшо знашь што должон? – Она потупила глаз. – Ну, енто… как бы сказать… уй, смушшаюся… ты мушшина-то хучь куды… а я-то, старая, без мушшины уж, почитай, сколь годков-то… ну, понял, што ль?

Она села на пень, расставила тощие ноги, стала медленно приподнимать юбку.

– На коленочки становися, милок, так оно тебе сподручнее выйдет… Побалуй бабушку…

Лицо вуташа ничего не выражало. Он долго стоял напротив призывно раскинувшейся Лихи, потом двинул кадыком вверх-вниз и сказал:

– Пошла ты…

– Ха! – торжествующе провозгласила старуха. – А на нет и суда нет. Насильно мил не будешь. Кушать жалаешь? Вон зелье мое подоспело. Не жалаешь, и не надоть. Ступай тогда, недосуг мне.

Она дунула в сторону вуташа, пробормотала скороговоркой несколько словечек, и гость молча шагнул к выходу.

Лиха выбралась вслед за ним.

– В енто болотишко не сувайси! – крикнула она вслед вуташу. – Туды ступай, откудова явилси. В тоё болотце залазь, дозволяю. Да подоле полежи, глядишь, отмоисси, вонять помене будешь. – Она визгливо захохотала.

Вуташ, все с той же неживой мерностью, зашагал и вскоре скрылся в чаще. Дышать стало полегче.

Лиха вздохнула. Кажись, все. Варево дохлебать, да и в аул. И на боковую. Вон, солнце уж почти што склонилося. А иттить-то далече… А ноженьки-то устамши…

Она повесила отворот, огляделась. Место славное, нечего тута чужим шляться. Надолго ли? Ох, чует сердечко, вскорости дальше двинуться нужда заставить… Тады уж и аул бросать… Ну да она-то, Лиха, всюду обустроится. Лишь бы лес.

Вот кабы ишшо на новый переезд не такого мертвяка заманить, а эдакого… штоб и вправду добрый молодец… Штоб и дух русский, кровь горячая, и… тово… и мясцо штоб молоденькое…

Старуха сглотнула.

Где-то далеко зарычало, потом смолкло. Лешие шалять, подумала Лиха, и ишшо кто-то. Заухало, гулко и протяжно. Викентий, определила она.