Алинна Ниоткудина - Ключ от радуги

— Да, мой новорожденный ребенок погиб в первые мгновения жизни. Но их родилось двое, я сама этого не ожидала. Тогда, в том пожаре я тоже должна была погибнуть, как и моя только что родившаяся девочка. Собственно ее рождения и не хотели мои родственники, поэтому и подожгли дом, когда я уже была не в состоянии выбраться, — она рванула ворот одежды, ткань затрещала и обнажила плечо, обезображенное рубцами от ожогов.

— Самые близкие мне люди предали меня, хотели моей смерти и смерти моего ребенка. Они оставили меня в огне. Спасли меня работавшие у нас гномы-строители, но я сама этого не помню. Я выжила благодаря их травнице мани Ингиа, легко сказать, выжила… Через несколько часов родилась вторая девочка… без признаков жизни…. После того, что с нами сделали, это не удивительно, умереть до рождения, — леди подняла на Антонина глаза полные ужаса, и это через столько лет. А что с ней было тогда, просто страшно представить. Она отдышалась и продолжила:

— Потерять ребенка — что может быть страшней? Только потерять двух. Но мани Ингиа решила не сдаваться и колдовала над крохой, пока не послышался ее слабенький писк. Она знала, что этим спасает и меня, иначе у меня не было бы смысла бороться за свою жизнь…. Ну, а что было дальше, Вы знаете.

— Да, и считаю, что Вы вправе были совершить свое возмездие.

— Но сначала я должна была спрятать свою девочку от этого беспощадного мира. Ведь все ОНИ были живы и ненавидели ее только за то, что она родилась, что она наследница своих предков, что она может предъявить свой родовой знак и потребовать восстановления своих законных прав. И я оставила ее у гномов, ведь гномьи и человеческие младенцы первое время очень похожи, отличаются только количеством пальцев. Странно, но единственным существом, которому я смогла доверить самое дорогое, оказалась старая гномка мани Ингиа. И у меня было несколько спокойных лет на раздумья и подготовку.

В том пожаре погибла одна из моих служанок, ее смерть помогла выжить мне. Мои родственники нашли два обугленных трупа: женщины и младенца. Они ликовали, устроили грандиозные похороны, денег не пожалели…. А я, я решила исчезнуть и явиться в этот мир уже в другом качестве, под другим именем.

Но Вы, Антонин… Вы страшный человек. Вы узнали даже мое прежнее имя, которое я похоронила вместе с моей бедной девочкой. От Вас ничего невозможно скрыть, — она первый раз назвала монаха по имени.

Антонин все больше преклонялся перед этой женщиной. Он мысленно прикасался к плечу со следами пламени, опалившим не только ее тело, но и сжегшими ее душу.

— Да, Вы правы, леди Нериэнна, в отношении меня. Я действительно ужасен. И ужасен я настолько, насколько Вы прекрасны.

Проснулась ни свет ни заря… Встала, походила по номеру туда-сюда, поняла что не засну и стала готовиться к выходу в свет. А еще у меня начался самый натуральный мандраж. Есть у меня такое не хорошее свойство, перед разными ответственными публичными мероприятиями меня трясет и все из рук валится. Но что само интересное, чем ближе момент начала, тем спокойнее я становлюсь. Сначала впадаю в тихий ступор, и меня приходится подталкивать, а потом ничего, никакого волнения. И руки не дрожат, и голос нормальный, и соображаю быстро.

Вот и сейчас, до полудня еще куча времени, и меня всю трясет. Под горячую руку попалась рыгающая алкогольными парами Мара, а при одной мысли смотреть на постную физиономию женишка мне сделалось тошно. Выставила Мару за дверь с наказом, сходить погулять и найти что-нибудь, чтобы оживить мерзкий синий цвет платья. Прокол, блин…

Долго не могла придумать, куда же мне деть мои «бусы» с заготовками разных плетений. Нацепить их поверх платья нельзя… не красиво. А не брать страшно… Одрик, конечно Белый маг, но уж очень сильно недоученный. А Мара, после вчерашнего, тоже не известно, что учудит в случае опасности. И вместо того, чтобы выносить меня любимую, может и в драку полезть, с нее станет.

После долгих размышлений разделила «бусы» на две части и пристроила их на подвязках чулок. Очень, я вам скажу, удобно получилось. С одной стороны не видно, с другой почти под рукой. Если что, то я плетения из «бусин» и через шелк платья достану.

Мэтр Коди заглянул на минутку, глянул на мое перекошенное лицо и тихо отбыл в резиденцию Великой «готовить почву». Можно подумать, что я морковка! Потом горничная пережгла утюг и чуть не спалила мое единственное, взятое с собой платье… Следом явился визажист, естественно эльф, и слабо вменяемый… Долго и самозабвенно объясняла ему, что делать нельзя. Он слушал, покачивал головой, скалил клычки, инкрустированные изумрудами и, наконец, приступил к покраске моего лица и укладке волос в сложную прическу. Справился надо сказать хорошо, придраться мне было почти не к чему, поэтому он ушел от меня живой. Надо будет потом потренироваться в поднятии трупов, спасибо общению с Марой, фиолетовых нитей у меня за последний год сильно прибавилось, а эта область магии осталась для меня слабо исследованной. Зажмурилась и представила себе как эльф визажист, в виде поднятого трупа, делает мне прическу. Надо будет поработать в этом перспективнейшем направлении.

И я стала ждать, когда явится сладкая парочка: Мара и женишок…

Утро добрым не бывает, а это выдалось особенно злющим. Всю ночь Одрику снилась ОНА… факел ее волос, искорки ее глаз, сияние ее кожи, с ней было тепло. Внутри у него была такая пьянящая сладость, такая умиротворяющая теплота. И он спал со счастливой, почти детской улыбкой.

А на Фридель налетел колючий северный ветер, разогнал облака и предоставил заморозку полную свободу действий. Вылезать из-под одеяла — удовольствие с комариный укус, но деваться некуда. Одрик едва успел коснуться босыми ногами холодного, словно рыбья чешуя, пола, как в комнате материализовалась уже знакомая ипостась Мары с послевчерашним благоуханием. Кто бы мог подумать, что даже демон может перебрать и страдать опохмелитом средней степени тяжести.

— Здорова, Мара.

— Нездорова…, и вообще, зови меня Мариком. — Простонал мужичек.

— Соболезную. Не думал я, что демон может так набраться.

— А, по-твоему, я бездонная, да?! Какой ты все-таки противный, когда сам от этого дела маялся, я тебя жалела, я о тебе беспокоилась. Никто меня не любит, и не приголубит…

— Не в таком же виде мне тебя голубить! Становись собачкой, я тебе пузико поглажу.

— Я сейчас нагнуться не могу, а не то, что поменяться. Пришлось спать на коврике у двери, хозяйка меня к себе на кровать не пустила. Давай так гладь, какая тебе разница?

— Совсем небольшая, но есть.

— Значит, не будешь? Ну ладно, я тогда тоже не буду…, - обиженно пропыхтел Марик.