Жан-Луи Фетжен - Ночь эльфов

Старая эльфийка слегка коснулась его плеча. Утер протянул ей девочку и осторожно двинулся сквозь толпу окружавших его молчаливых призраков, которые тоже осторожно дотрагивались до него, словно в знак приветствия.

– Мерлин! Проклятье, Мерлин, где ты?

– Здесь! Иди прямо!

Мужчина-ребенок стоял на коленях возле Ульфина, и в темноте Утер чуть не споткнулся о них.

– Все в порядке, – сказал Мерлин, предваряя его вопрос. – Это всего лишь охотничьи стрелы, и большинство из них застряли в кольчуге…

Утер на ощупь протянул руку и ощутил кровь на волосах своего друга.

– Одна стрела задела ему щеку и, может быть, выбила парочку зубов… Это пустяки…

Ульфин проворчал что-то в знак протеста, но Мерлин не обратил на это никакого внимания.

– Она говорила со мной, – прошептал Утер.

– Я знаю, Кариад. Но пойдем поищем гнома, пока они его не прикончили.

Стоя рядом на коленях в молельне королевы[6] перед статуей Пресвятой Девы, на которую падал слабый свет из высокого витражного окна, они молились. Комната, расположенная рядом с молельней, благоухала свежим ароматом роз, лепестками которых посыпали пол каждое утро. Было прохладно, но епископ Бедвин обливался потом. Игрейна не осмеливалась даже до конца додумать свою кощунственную мысль, особенно в отношении Божьего человека,– но от него воняло. Запах пота был резким, словно запах прокисшего вина. Вдобавок епископ шумно сопел и отдувался, как кузнечные мехи, будто прошел десяток лье. Королева сдержала улыбку и попыталась сосредоточиться на «Аве Мария». Но она уже произнесла молитву столько раз, сколько у нее было четок, и к тому же у нее было неотвязное ощущение, что епископ Бедвин, опустивший голову на скрещенные руки, а широко расставленные локти – на перекладину молитвенной скамеечки и закрывший глаза, никак не проспится с похмелья. Она быстро перекрестилась и поднялась, чуть отодвинув молитвенную скамеечку, которая скрипнула по каменному полу. Потом приподняла тяжелую ковровую занавесь, отделявшую молельню от комнаты, и вышла. Занавесь опустилась с глухим хлопком.

Если епископ действительно спал, то сон его был глубок – или же многолетний опыт приучил его не вскакивать сразу в подобных обстоятельствах. Он слегка пошевелился, на секунду приоткрыл глаза, а потом продолжал молиться еще несколько минут, в то время как юная королева, растерявшись, вернулась, не зная, что ей делать, и боясь даже шелохнуться, из страха потревожить святого отца.

Наконец он перекрестился, смиренно склонив голову, с трудом поднялся и испустил тяжелый вздох. Бедвин с самого прибытия в Лот был обременен атрибутами своей высокой должности: на нем были епитрахиль, риза, митра и тяжелый крест, он носил длинное одеяние с высоким воротником, которое придавало ему скорее вид знатного господина, чем священнослужителя, и в котором он по такой жаре едва мог дышать. Проведя пухлой рукой по темным волосам, заботливо ухоженным и даже слегка завитым, и густой бороде клином, призванной скрыть толщину двойного подбородка, он повернулся к Игрейне, улыбнулся ей и, избегая ее вопросительного взгляда, вышел из молельни, приблизился к окну и, кажется, углубился в созерцание открывающегося вида. Затем с явной неохотой отошел и сел на скамейку, покрытую узорчатой гобеленовой тканью. Наконец, взглянув Игрейне прямо в глаза, он сделал ей знак сесть рядом с ним.

– Дочь моя, – начал он, взяв ее за руку, – мне известно твое благочестие и все твои благие дела, совершенные ради нашей матери-Церкви. И однако, ты живешь во грехе…

Игрейна попыталась что-то возразить, но он остановил ее, чуть сильнее сжав ее руку.

– Да, я знаю… герцог тебя к этому принудил, из-за своей жажды власти и любви к роскоши. Ты ничего не могла поделать, не так ли? Конечно, святая предпочла бы смерть, но мы ведь не святые, правда?

Игрейна не отвечала. В горле у нее был комок, к глазам подступали слезы.

– Истинная вера – это великая борьба, – продолжал епископ. – И эта борьба тысячекратно превосходит превратности нашего жалкого существования. Испытание, которое Небо тебе посылает, может в конечном счете обернуться благом… Кто мы такие, чтобы судить о воле Божьей? Domini viae impenetrabiles sunt…[7] Каждый из нас должен служить Господу на свой лад, ради того чтобы слово Божье проникло во все сердца человеческие… Ты понимаешь, о чем я говорю?

Он повернулся к юной королеве, и его поразило выражение ее лица. Слезы, сверкавшие в ее глазах, были уже не проявлением слабости, а свидетельством охватившего ее гнева. От отвращения к себе ее всю трясло, щеки ее пылали, губы дрожали.

– Я ненавижу этого человека, – прошептала она. – Я ненавижу этот замок, эту корону и все, что она воплощает собой… Вы думаете, я не хотела умереть? Без брата Блейза я бы уже давно была мертва, гораздо раньше, чем герцог Горлуа осмелился коснуться меня… Еще раньше, чем король был убит! Я была бы мертва уже давным-давно!

Она вырвала руку из руки епископа, резко поднялась, отошла на другой конец комнаты и отдернула кожаный занавес, загораживающий квадратное окно.

– Если вам нужна моя жизнь, дайте мне отпущение грехов, и я с радостью выброшусь из этого окна!

– Нет, нет!

Бедвин сделал умиротворяющий жест, но в его глазах промелькнула тревога,

– Вернись и сядь подле меня, – сказал он. – Ты всего лишь ребенок, ты не понимаешь, чего Господь ждет от тебя. Ничего удивительного… Именно поэтому я здесь. Позволь тебе объяснить…

Игрейна оставалась неподвижной. Рука ее по-прежнему сжимала занавес. Она вздрагивала всем телом, несмотря на летнюю жару. Епископ был достаточно искушен по части женщин, и теперь, глядя на фигуру королевы на фоне окна, освещенную солнцем, он отметил изящную линию ее шеи и белизну кожи, оттененную узким корсажем темно-синего шелкового платья, расшитого серебром, стройность ее талии и округлость бедер – и нашел ее весьма привлекательной.

– Аббат Илльтуд говорил с герцогом, – продолжал он, пытаясь отогнать неподобающие мысли. – Конечно, это не тот муж, о котором ты могла мечтать, но он может стать королем, и он пообещал сочетаться с тобой браком по христианскому обычаю. Ты должна выйти за него замуж, и я заклинаю тебя, чтобы ты это сделала – ради того чтобы истинная вера спасла эту обитель скорби. И тем ты послужишь Богу.

При звуке имени святого человека в глазах Игрейны зажглась слабая надежда. Значит, брат Блейз, ее духовник, сдержал слово и сообщил о ее деле тем, кто обладает наивысшей духовной властью в королевстве. Быть может, теперь она уже не будет так одинока…

– Впрочем, взгляни…