Мэри Стюарт - Принц и пилигрим

— Значит, эти сведения — от него? И ты считаешь, что на него можно положиться?

— Думаю, что да. То, что мне удалось проверить самому, подтвердилось. Не знаю, какими данными и насколько свежими располагает верховный король, но мне кажется, надо обратить его внимание вот на это… вот тут говорится про Элезу и Кердика Элезинга, что означает…

— Сын Элезы, я знаю. А Элеза — это другое имя нашего давнего друга Эозы?

— Верно, милорд. Сына Хорзы. Ты, конечно, знаешь, что после того, как он вместе с родичем своим Октой сбежал из темницы Утера, Окта в Рутупиях умер, но Эоза добрался до Германии и поднял Колгрима и Бадульфа, сыновей Окты, на войну против наших северных пределов… Но вот чего ты, быть может, не знаешь, это что Окта, умирая, провозгласил себя здесь, на нашей земле, королем. Это означало всего только подтверждение титула вождя саксов, который он носил как сын Хенгиста; ни Колгрим, ни Бадульф не придавали ему особого значения, но теперь их обоих уже нет, и вот…

— Эоза выдвинул те же притязания? Понимаю. И успешно?

— Кажется, да. Он именует себя королем западных саксов, а его юный сын Кердик прозывается Этелинг, то есть потомок какого-то их давнего героя или полубога. Прием обычный, но дело в том, что их люди поверили. Саксонские вторжения сразу предстали в новом свете.

— Тут и верность союзных саксов может покачнуться.

— Об этом и речь. Эозу и Кердика все почитают. Сам понимаешь — короли. Союзным саксам они обещали соблюдение их прав и порядка, новым захватчикам грозят беспощадной войной. В этом что-то есть. Я хочу сказать, что Эоза не просто хитрый грабитель чужих берегов. Он положил начало легендам о героях-королях, король у них теперь — признанный законодатель, обладающий властью даже изменять прежние обычаи. Например, обычай хоронить мертвецов. Теперь они мертвых, по моим сведениям, больше не сжигают и даже не закапывают вместе со всеми доспехами и ценностями, как у них повелось исстари. Кердик Этелинг объявил, что это расточительство. — Молодые губы моего собеседника снова тронула невеселая усмешка, — Теперь их жрецы творят над оружием умерших ритуал очищения, и оно опять идет в дело. Они даже уверовали, что копье, которым пользовался доблестный боец, придаст доблести и своему новому владельцу… А оружие, взятое у побежденного, постарается отличиться, чтобы смыть с себя позор. Это опасные люди, говорю тебе. Может быть, самые опасные после Хенгиста.

Я выразил ему свое восхищение.

— Можешь не сомневаться, что король тоже оценит твои сведения по достоинству, как только ознакомится с ними. Ты ведь сам понимаешь, насколько они важны. Сколько времени тебе понадобится, чтобы сделать копии?

— Копии у меня есть. А эти записи можно послать королю безотлагательно.

— Отлично. А сейчас, если позволишь, я добавлю несколько слов от себя и приложу еще мое собственное донесение об Озерном форте.

Он принес мне письменные принадлежности, поставил на стол и шагнул к двери.

— Пойду распоряжусь насчет гонца.

— Благодарю. Но одну минуту…

Он остановился в дверях. Мы разговаривали с ним по-латыни, но в его выговоре было что-то, что выдавало уроженца запада. Я сказал:

— В таверне я слышал, что твое имя — Геронтий. Ошибусь ли я, если предположу, что прежде оно было Герейнт?

Он широко, наконец-то молодо улыбнулся.

— И было, и есть, милорд.

— Артур будет рад узнать это имя, — сказал я и занялся письмом.

Он постоял мгновение, потом распахнул двери и передал кому-то невидимому свои распоряжения. Вернулся в комнату, подошел к стоящему в углу столику, налил в кубок вина и поставил передо мной. Я слышал, как он набрал в грудь воздуху, чтобы заговорить, но так ничего и не сказал.

Я кончил писать. В это время он снова подошел к двери и впустил какого-то невидного, жилистого паренька, хотя и заспанного, но в полном дорожном снаряжении. При нем была сума для писем, запирающаяся крепким замком. Он готов ехать, сказал гонец, запихивая в сумку переданные Герейнтом пакеты; поесть он может по дороге.

Герейнт дал ему подробные наставления, и я еще раз убедился, как хорошо он обо всем осведомлен.

— Лучше всего поезжай в Линдум. Король должен был уже покинуть Каэрлеон и двинуться обратно к Линнуису, так что в Линдуме ты сможешь узнать его местонахождение.

Гонец кивнул в ответ и тут же удалился. Так через каких-то несколько часов после моего прибытия в Оликану мое донесение королю (а с ним еще гораздо более важные известия) было уже в пути. Теперь, на досуге, я мог подумать о Дунпелдире и о том, что меня там ждет.

Но прежде надо было отблагодарить Герейнта за службу. Он налил еще вина и, сев передо мной, забросал меня вопросами, с жадностью, от которой сам успел отвыкнуть, слушая о том, как Артур был провозглашен королем под Лугуваллиумом и что происходило потом в Каэрлеоне. Герейнт заслужил эту беседу, и я не скупился. Только уже перед полуночной стражей я сам задал вопрос:

— Вскоре после битвы под Лугуваллиумом не проезжал ли Лот Лотианский в здешних местах?

— Проезжал, но не через Оликану. Есть старая дорога, сейчас это почти тропа, которая отходит от главной дороги и ведет правее. Проезд там плохой, по краю топкого болота, так что редко кто на нее сворачивает, хотя она и срезает угол, если двигаться на север.

— А Лот свернул, хотя двигался не на север, а на юг, в Йорк. Почему бы это, как ты полагаешь? Чтобы его не видели в Оликане?

— Это мне в голову не приходило, — ответил Герейнт. — Вернее, тогда не приходило… У него на той старой дороге есть свой дом. И понятно, что он свернул, чтобы остановиться в нем, а не в городе.

— Свой дом? Ах да. Я же его видел с перевала. Уютный уголок, только очень уж отрезан от мира.

— Ну, он там не часто и бывает.

— Но ты знал, что он туда прибыл?

— Я многое знаю из того, что происходит в наших местах, почти все, — ответил он и кивнул на запертый поставец. — Как старой сплетнице, целые дни сидящей у своего порога, мне больше и делать нечего, как подглядывать за соседями.

— Похоже, что оно и к лучшему. Тогда ты, может быть, знаешь, с кем встретился Лот в своем доме на холмах?

Несколько мгновений он твердо смотрел мне в глаза. Потом улыбнулся и ответил:

— С некой дамой отчасти королевских кровей. Они приехали врозь и уехали врозь, но в Йорк прибыли вместе, — Тут он удивленно поднял брови, — Но ты-то каким путем об этом узнал, милорд?