Ольга Елисеева - Хозяин Проливов

«Хороши шутки! — подумал Гиакинф. — Оказывается, Пасифая была не виновата в своей позорной страсти!»

— Никто ни в чем не виноват. — Здесь все читали мысли друг друга, и Дафна не была исключением. — Мы уже так устали смеяться, что в изнеможении попадали на землю, — продолжала она. — «В последний раз! В последний раз!» — кричали все. Эрота раскрутили, чтоб он не знал, где право, где лево. Ножки у него заплетались, лук дрожал. Он пустил стрелу и попал Аполлону, собиравшемуся уже уходить, прямо в спину. Я видела, как золотой наконечник вышел у него слева из груди, потому что Феб в это время смотрел прямо на меня. Его глаза подернулись туманом и в следующую минуту зажглись таким желанием, что я даже испугалась. Я побежала по лугу, смеясь и не веря в свое счастье, ведь я даже не мечтала, чтоб такой красавчик когда-нибудь посмотрел в мою сторону.

— Зачем же ты сбежала? — озадаченно спросил Гиакинф, испытывая к Дафне род запоздалой ревности.

— Всегда надо поломаться, — беспечно ответила нимфа. — Набить себе цену. К тому же твой господин был столь напорист, что мне захотелось немного утомить его погоней. Он начал священную охоту, я была дичью. Все хлопали в ладоши, и в этот момент Эрот вытянул новую стрелу. К несчастью, он схватил на ощупь не золотую, а свинцовую. Ею не зажигают, а гасят сердца. Она вошла мне в левый бок и застряла. Перед глазами у меня все посерело, мир разом утратил краски. Я обернулась через плечо и увидела Феба. Он был страшен. Весь золотой, сияющий, огромный. От испуга мне захотелось спрятаться. Стать невидимой, явить свою древесную сущность. Вмиг мои ноги вросли в землю и превратились в корни, а вскинутые вверх руки в ветки. Тело — в ствол. Аполлон схватил меня за талию, но было уже поздно, она вся покрылась корой. — Дафна всхлипнула. Зефир пригнал тучку, чтоб куст мог вволю поплакать.

— Слушай, слушай. Многие здесь пали жертвами твоего господина, — рассмеялся ветер.

— Любовь Феба несет смерть, — поддакнула Дафна.

Гиакинф стряхнул ее цепкую ветку со своего плеча.

— Тебе следовало бы жаловаться на слепоту Эрота, — буркнул он. — Или на свое бестолковое сердце. Как можно не любить Феба?

— Не любить Феба… Феба… — раздалось из глубины чащи.

— Это Эхо, — пояснил Зефир. — У нее есть причины так говорить. Лучник лишил ее голоса, прострелив звук золотой стрелой, когда она пела. Тоже, к стати, за отказ раскинуть для него ножки. Но куда интереснее ее собственная история. Она полюбила Нарцисса, который, как ты знаешь, страстно желал только самого себя…

Гиакинф перестал слушать. Его утомило созерцание разбитых сердец. Голова болела от докучных жалоб цветов не меньше, чем от их аромата. Юноша двинулся по дорожке, надеясь найти выход. Не тут-то было. Каждая травинка, каждый листочек и стебелек хватали его за сандалии, норовя задержать возле себя. Куда бы ни ступил Гиакинф, сколько бы ни шел, он постоянно оказывался посреди сада, который душил в кольце клумб и аллей.

— Ты думаешь, отсюда так легко выбраться? — В голосе Зефира зазвучали злорадные нотки. — Ну нет, ты еще не всех выслушал!

Гиакинф зажал уши и бросился бежать без оглядки.

— Но я могу помочь! — неслось ему вслед. — Я вынесу тебя отсюда на своих крыльях.

Юноша в изнеможении рухнул на сырой мох, который тут же начал шептать ему свои басни. Зефир догнал его и теперь, утешая, нежно гладил невесомыми ладонями. Обвевал разгоряченное лицо, шевелил взмокшие волосы на голове, трепал край туники. Это было приятно, но…

— Оставь меня. — Гиакинф сел и натянул одежду себе на колени.

— Ты несговорчив, но красив. — Ветер перестал льнуть к нему. — Вон идет твой хозяин.

Аполлон действительно шел через сад, бесцеремонно стряхивая с себя надоедливые ветки. Проходя мимо лавра, он сорвал листочек и начал его рассеянно жевать. Гиакинф с радостным криком бросился к лучнику и тут заметил, что ноги бога ступают по воздуху над песком тропинки. «Потому она и не может его запутать!» — восхитился мальчик.

— Идем отсюда. — Гипербореец взял спутника за руку, потянул наверх, и через минуту они уже были за золотой решеткой. — Натерпелся страху?

Юноша кивнул.

— Сад богов не для смертных, — строго сказал Аполлон. — Вернее, для смертных, но… — Гипербореец поморщился. — Они обретают здесь вечное цветение.

Гиакинф подавленно вздохнул:

— Когда-нибудь и я буду торчать здесь из клумбы, а ты, проходя мимо, оттолкнешь сандалией мои протянутые руки.

— Откуда такие мысли? — пожал плечами Аполлон. Он был рассеян и слушал невнимательно.

— От Дафны, — дунул ему в ухо пролетавший Зефир.

Лучник поймал ветер за хвост.

— Передай, что я ей все ветки пообломаю, — бросил он и, обернувшись к Гиакинфу, добавил. — Поиграй здесь еще немного. Мне надо кое с кем повидаться. И домой.

Гиакинф с радостью бы отправился на Делос сейчас же. Но Аполлона уже и след простыл. К счастью, из аркады дворца показался радужный петух Ганимеда, и мальчики вновь взялись за золотой диск. Зефир весело носился за свистящей тарелкой, как щенок за мячиком. А прилетевший Эрот пристроился на низкой балюстраде в кустах белых роз, между которыми, деловито гудя, сновали шмели.

Аполлон нашел Афродиту за прялкой на женской половине дворца.

— Говорят, ты помешалась на добродетели?

Она сделала круглые глаза.

— Не изменяешь этому хромому молотобойцу?

— Гефест мой муж, — робко возразила богиня. — А тебе какое дело? — Ее капризные губы надулись. На глазах закипели слезы. Все-таки она была очень неуравновешенной.

— Как какое? — возмутился Феб. — Тебе заменили функцию. Была любовь, стало семейное счастье. Ты довольна?

— Тебя это не касается, — буркнула женщина, вновь начиная вращать веретено.

— Очень даже касается, — наседал лучник. — Я давно прошу поменять мне занятие. А они отказывают. Говорят: кто родился убийцей, тому не быть певцом.

— Ох, — вздохнула Афродита, — бедняжка Феб! Но может быть, они и правы. Признаюсь тебе, я точно не рождена для брака. Себя не пересилишь. Прялка, миски, дети… Такая скука!

В этот момент со двора раздался громкий крик, а за ним обиженный плач. Крошка Эрот, коварно ужаленный пчелами, рухнул прямо в розовые кусты и весь искололся в кровь.

— Ах вы, негодницы! — Богиня отшвырнула рукоделие и с проворством газели вскочила на подоконник. Оттуда в сад.

Феб смотрел, как она, не жалея белых ухоженных рук, извлекает малыша из куста, как отряхивает и шлепает его, отбирает лук, грозя в следующий раз сломать игрушку, ведет к фонтану умываться и вдруг в досаде оборачивается к розам: