Лев Гроссман - Волшебники. Книга 1

— Через час будет ужин, — сказала Элис.

— Я его пропущу.

— Сегодня ягненок, с розмариновой корочкой. И картофель «дофине». — Благодаря своей эйдетической памяти Элис запоминала странные детали.

— Может, нам лучше провести свой семинар? Прямо здесь?

Она шмыгнула носом.

— Да, это их проучит.

Буковое дерево росло на краю только что скошенного поля. Разбросанные по нему большие стоги сена, похожие на булочки с корицей, отбрасывали длинные тени.

— Так кто ты? Световентилятор?

— Светоманипулятор.

— Что ты умеешь?

— Пока не знаю. Я практиковалась кое-в-чем летом. Фокусировала свет, преломляла его, сгибала. Знаешь, если согнешь свет вокруг чего-то, оно становится невидимым. Но сначала я хочу понять теорию всего этого.

— Покажи мне что-нибудь.

Элис смутилась. Было легко заставить ее сделать это.

— Я едва ли что-то умею.

— А у меня даже нет Специализации. Я умею управлять ничем. Я ничегоманипулятор.

— Они просто пока не поняли, в чем она заключается. В тебе есть какая-то искра.

— Какая разница? И не смейся над моей искрой. А теперь покажи мне, как ты сгибаешь этот чертов свет.

Она сделала недовольное лицо, но встала на колени в траве и подняла руку, разведя пальцы. Квентин и Элис стояли на коленях лицом к лицу, и он внезапно осознал, что под ее тонкой блузкой с высоким воротником скрывалась ее грудь.

— Смотри на тень, — отрезала она.

Элис сделала какое-то движение пальцами, и тень от ее руки исчезла. Просто пропала, оставив после себя только пару еле заметных радужных лучей.

— Миленько.

— Знаю, это никуда не годится — она махнула рукой, отряхивая ее от магии. — Вся моя рука должна была стать невидимой, но у меня получается заставить исчезнуть только тень.

Что-то в этом было. Квентин почувствовал, как его плохое настроение начало улетучиваться. Физическая магия. Они здесь не танцевали мореску с духами деревьев. Это было дело грубой силы.

— Что насчет других твоих способностей? — медленно произнес он. — Ты можешь сфокусировать свет, как увеличительное стекло?

Она ответила не сразу, и он понял, что ее проворный мозг обдумывал этот вопрос.

— Может, если я… хм. Думаю, что-то подобное было в "Килухе и Олвене". Нужно только стабилизировать эффект. И локализировать его.

Она из большого и указательного пальцев круг и произнесла в него пять длинных слов. Квентин увидел, как свет изгибается внутри него, искажая листья и траву, которые были через него видны. Затем изображение стало резче, и появилась белая точка, которая выжгла остаточное изображение на сетчатке Квентина, и он отвернулся. Элис наклонила руку, и земля под ней задымилась.

— Если из-за этого меня вышвырнут из Брейкбиллс, я тебя прикончу. Понял? Я не шучу. Я знаю, как это сделать. Я убью тебя, в буквальном смысле.

— Забавно, но именно это я сказал Пенни, когда он меня ударил, — сказал Квентин.

— Только вот я действительно это сделаю.

Они решили прожечь дверь. Если это был тест, рассуждал Квентин, не важно, как они его прошли, главное — что они его прошли. Им не дали никаких правил, так что они не могли их нарушить. А если они сожгут весь чертов здание дом с Элиотом и его самодовольными дружками, что ж, пусть будет так.

Они должны были работать быстро, потому что солнечный свет уходил. Солнце потускнело и приобрело медный оттенок, а еще через несколько минут его нижняя кромка коснется верхушки деревьев на дальней стороне поля. В воздухе витал еле различимый холодок ранней осени. В доме уже горел желтый свет. Квентин услышал — или ему показалось? — как из бытулки с хлопком вынули пробку.

Держа обе руки над головой и слегка выгнув их вперед, будто удерживая на голове большую невидимую корзину, Элис создала волшебную копию увеличительного стекла толщиной в дюжину ярдов: ее согнутые руки описывали небольшую часть парящей круглой линзы, верхний край которой находился на уровне верхней части букового дерева, выше дымохода маленького викторианского дома. Квентин мог разглядеть лишь край линзы, как искривление воздуха. Ее центр был слишком ярким, чтобы на него смотреть.

Элис стояла футах в пятидесяти от двери. Квентин стоял ближе, сбоку, выставив вперед руку, чтобы защитить глаза, и выкрикивая указания:

"Вверх! Хорошо, медленно! Еще немного! Продолжай! Отлично, теперь правее!"

Квентин чувствовал тепло на своем лице от фокусировавшегося солнечного света, ощущал пряно-сладкий запах древесного дыма, как и едкий запах обожженной краски. Дверь определенно была уязвима для высоких температур. Они переживали, что им не хватит солнечного света, однако заклинание

Элис проделывало глубокую обугленную борозду в дереве. Они решили отрезать нижнюю половину двери, и если борозда не была сквозной, она должна быть довольно близка к этому. Большей проблемой был не очень хороший прицел Элис: в одном месте она отклонилась от двери и прожгла в стене выемку.

— Я чувствую себя глупо! — прокричала Элис. — Как там дела?

— Неплохо!

— У меня болит спина! Мы уже закончили?

— Почти! — солгал он.

Когда оставался один фут, Элис расширила радиус заклинания, чтобы компенсировать недостаток света от садящегося солнца. Она что-то шептала, но Квентин не был уверен в том, были ли это заклинания или просто ругательства. Он осознал, что за ними наблюдают: один из старших преподавателей, очень бодрый седовласый человек по фамилии Бжезинский, который специализируется на зельях и чьи штаны вечно покрыты отвратительными пятнами, прервал свою вечернюю прогулку, чтобы посмотреть на них. В другой жизни он бы завалил Квентина на экзамене. Он носил шерстяные жилеты и курил трубку, и выглядел, как инженер из IBM, приблизительно 1950 года.

"Вот черт," — подумал Квентин. Их вот-вот должны были застукать.

Однако профессор Бжезинский просто вынул трубку изо рта. "Продолжайте," — прохрипел он, а затем развернулся и пошел в сторону своего Дома.

Элис потребовалось всего 10 минут, чтобы закончить разрез, а затем пройтись по двери во второй раз. Разрез светился красным.

Когда она закончила, Квентин прошел туда, где стояла она.

— У тебя на лице пепел, — сказала она, и стряхнула его пальцами со лба Квентина.

— Может, нужно пройтись по ней еще раз. Для полной уверенности. — Если это не сработает, то идей у Квентина больше не было, и он сомневался, что мог провести ночь здесь, снаружи. Он также сомневался, что мог вернуться в Дом с поражением.

— Не хватает света. — Она выглядела опустошенной. — Под конец, линза, наверно, уменьшилась до четверти мили. После этого она просто теряет свою когерентность, разваливается по краям".