Александр Мазин - Язычник

– Ты как, малый? – спросил гридень по-нурмански, наклоняясь к Торгислю.

– Ж-живой… – прохрипел тот и закашлялся.

– Что здесь случилось?

Торгисль молча указал на труп Клеркона.

– Это ты его убил? – спросил гридень.

Торгисль замотал головой.

– Это его… – начал второй эст.

– Заткни пасть, – оборвал его нурман.

– Можно я скажу? – попросил торговец скобяным товаром.

Вокруг уже собралась изрядная толпа. В основном – покупатели. Торговцы не рискнули бросить свой товар.

– Говори, – разрешил гридень.

– Этот – ни при чем. Убил второй мальчишка. Поменьше этого. Моим топориком… То есть он мой, потому что мальчишка за него не заплатил! – поспешно уточнил торговец, опасаясь, как бы его не обвинили в соучастии. – Взял будто посмотреть, а потом – хрясь того по голове!

Нурман, раздвинув толпу, подошел к телу. Взялся за рукоять топорика, выдернул без усилий.

– Говоришь, твой топорик? – сказал он торговцу. – Тогда забирай. Только не продавай пока. Суд будет – покажешь.

Нурман повернулся к эсту, баюкавшему ушибленную руку.

– Ты – его родич? – спросил он, кивнув на убитого.

– Да, я из его рода.

– Получишь выкуп. Или убийцу – головой. Когда мы его найдем.

– Этот человек был не простым воином, – сказал второй эст. – Он был вождем, славным хёвдингом.

– Невелика слава – дать себя убить мальчишке, – усмехнулся гридень. – Почему твой товарищ его убил? – спросил нурман у Торгисля.

– Этот человек напал на наш корабль, – ответил Торгисль, задирая голову, чтобы глядеть в лицо гридню. Пятна, оставленные пальцами эста на его шее, постепенно наливались багровым. – Он убил моего отца Торольва по прозвищу Вшивая Борода.

– Я слыхал о Вшивой Бороде, – сказал гридень по-нурмански. – Торольв был настоящим воином. Его сын не таков, раз позволил другому отомстить за своего отца.

Торгисль побледнел от стыда. Понурил голову.

– Как зовут твоего друга? – спросил нурман уже на языке Гардарики. – Где его дом? Как его искать?

Торгисль молчал.

– Говори! – потребовал гридень, опуская руку на плечо мальчика.

Торгисль молчал.

– Это княжье дело, – сказал нурман. – Тебя будут пытать. Огонь развяжет тебе язык!

Торольв вскинул голову, глаза его лихорадочно блестели.

– Пытай меня, попробуй! – выкрикнул он по-нурмански. – Тогда ты узнаешь, достоин ли сын Торольва называться его сыном!

Пальцы нурмана сжали плечо мальчика так, что внутри что-то хрустнуло. Торгисль даже не дрогнул.

– Хорошо! – похвалил гридень по-нурмански. – Меня зовут Торберг, сын Гунда. Я – хирдманн княжьего ярла Сигурда Эйриксона. Тебя не будут пытать, сын Торольва, потому что я знаю, где мог спрятаться убийца. – Затем повторил то же на понятном новгородцам языке: – Я знаю, где можно сыскать головника. А теперь скажи мне, эст, – гридень повернулся к тому из спутников Клеркона, который едва не задушил Торгисля, – почему ты напал на этого парнишку? Может, ты спутал его с тем, кто убил твоего родича?

– Ничего я не спутал, – буркнул эст. – Я что, по-твоему, слепой? Мне сказали, что он – дружок убийцы. Это хорошо, что ты помешал мне его убить сейчас. Я убью его, когда тело моего вождя возложат на костер.

Нурман повернулся к отрокам, кивнул на эста:

– Возьмите этого человека, свяжите его и бросьте в яму!

– Постой! Что вы делаете? – закричал эст, пытаясь вырваться из рук отроков. – Это не меня хватать надо, а мальчишку!

– Тебя, тебя! – заверил нурман. – По Закону новгородскому тот, кто безосновательно напал на свободного человека и пытался его убить, подлежит наказанию. Если же этот человек упорствует в своем намерении убить свободного человека, его следует бросить в темницу. Верно я говорю, люди новгородские?

– Верно! Верно! – поддержал гридня собравшийся люд.

– Ты сам только что признал, что не этот парень убил твоего родича. И ты знал об этом, когда напал на него.

– Ах ты волк нурманский! – закричал эст. – Моего вождя убили! Это мое право – найти и наказать убийцу! На нем кровь моего родича!

– Ты плохо знаешь Закон, эст, – ухмылка Торберга стала еще презрительнее. – Не тебе, чужаку, творить суд на земле Нового Града. Правосудие здесь вершит новгородская старшина и князь Владимир Святославович. Ежели сочтут они, что убийца виновен, его выдадут тебе. Но паренек, на которого ты напал, полностью обелен в этом преступлении. Ты сам так сказал. Так что сидеть тебе в яме!

Отроки вывернули яростно ругавшемуся эсту руки, проворно связали ему локти за спиной.

– В яму его, – распорядился Торберг. И когда эста протащили мимо него, наклонился и прошептал тому в ухо:

– Ты прав, пес. Я нурман. И Торольв Вшивая Борода был троюродным братом сестры моего деда. Так что я очень рад, что твой хёвдинг сдох без оружия в руке, позорной смертью от мясницкого топора в руке одиннадцатилетнего мальчишки. Теперь твой хёвдинг не будет пировать в Валхалле, а будет вместе с собаками жрать отбросы под столом, за которым пируют герои. Возможно, на пару с тобой. Подумай об этом, когда будешь сидеть в яме, – Торберг похлопал связанного по щеке и подмигнул второму эсту, который произнесенного не слыхал, но по выражению лица своего товарища понял: сказано что-то нехорошее.

Попросив рыночного старосту приглядеть за телом Клеркона, эст отправился к тем, кто здесь, в Новгороде, мог считаться его друзьями. И первым из них был богатый купец, городской старшина и выборный тысяцкий боярин Удата. Именно на его подворье всегда останавливался Клеркон, именно ему доставались лучшие товары из добытого Клерконом в виках. Удата поможет…

Княжий воевода Сигурд, нахмурившись, слушал сбивчивый рассказ племянника. Нет, он не осуждал мальчишку. Такой поступок достоин саги. Однако в Хольмгарде вряд ли оценят храбрость Олава. Здешние бонды более всего ценят мир и спокойствие. За убийство свободного человека, не изгоя, здесь карают смертью. Честь не позволит Сигурду выдать племянника, а значит, все будет зависеть от Владимира. Если князь примет сторону хольмгардцев, Сигурду придется бежать. Этого не хотелось. Здесь ему было хорошо, а на родине Сигурда ждали мечи врагов. Правда, в Гардарике есть и другие князья. Да и в стране ромеев всегда рады воинам севера, но тогда придется бросить все добро, а его у Сигурда скопилось немало.

Нарушил затянувшееся молчание Олав.

– Ты много сделал для меня, дядя, – произнес он с достоинством, удивительным для одиннадцатилетнего мальчишки, но вполне уместным для сына конунга. – Если тебе не защитить меня, скажи – и я уйду! – произнес мальчик. – Только дай мне коня и оружие, чтобы я умер как воин, если враги догонят меня.