Чайна Мьевиль - Шрам

— Я его помню, — сказала Беллис— Он поздоровался с вами.

На лице Иоганнеса отразилось что—то среднее между раскаянием и удовольствием.

— Верно, — сказал он. — Это Тинтиннабулум. Охотник. Он не местный — город нанимает его. Живет он на «Касторе» с семью другими людьми. Это на границе Саргановых вод, Шаддлера и Книжного города… Мы занимаемся просто восхитительной работой, — сказал он, и, видя искреннее блаженство Иоганнеса, Беллис поняла, как Армада завоевала его. — Оборудование старое и ненадежно, аналитические машины — сплошная древность, но тем поразительнее работа. Мне еще несколько месяцев придется догонять их — они ушли далеко вперед, и я учу Соль. Эта работа… она подразумевает чтение самых разных вещей.

Он улыбнулся ей с плохо скрываемой гордостью.

— Мой проект опирается на несколько ключевых научных трудов. Один из них — мой собственный. Можете поверить? Разве это не поразительно? Они собрались со всех уголков света. Из Нью—Кробюзона, из Хадоха. Есть несколько таинственных книг, которых мы не можем найти. Они написаны на рагамоле, соли и луннике… Говорят, что одна из самых важных — на верхнекеттайском. Мы составили список этих книг по ссылкам, найденным в тех публикациях, которые у нас есть. Не могу понять, как им удалось собрать здесь такую фантастическую библиотеку. Половины из этих книг я не мог найти дома…

— Они их воруют, Иоганнес, — сказала Беллис, и он замолчал. — Вот так они и собирают эту библиотеку. Каждый том в ней украденный. С кораблей, из прибрежных городов во время набегов, у людей вроде меня. Мои книги, те, что написала я, у меня украдены. Вот откуда все эти книги.

Беллис чувствовала, как в ней зреет ненависть.

— Скажите мне, — начала было она, но остановилась, затем отпила немного вина, глубоко вздохнула и продолжила: — Скажите мне, Иоганнес, это все очень интересно, разве нет? Во всем этом огромном океане — во всем этом необозримом вонючем океане, — из всего этого огромного числа кораблей они находят один — именно тот, на котором плывет их высокоинтеллектуальный герой…

И снова она увидела в его глазах виноватое выражение вперемешку с восторгом.

— Да, — сказал Иоганнес, тщательно подбирая слова. — Именно так, Беллис. Именно об этом я и хотел с вами поговорить.

Ей вдруг стало ясно, что он сейчас скажет, и от этой уверенности тошнота и отвращение подступили к ее горлу, и тем не менее она все еще симпатизировала ему, искренно симпатизировала и так хотела ошибиться, что не встала и не ушла. Она ждала: вот сейчас он развеет ее опасения, но в то же время была уверена, что этого не случится.

— Это не было совпадением, Беллис, — услышала она. — Не было. У них есть агент в Салкрикалторе. Они получают список пассажиров, едущих в колонии. Они знали о нас. Они знали обо мне.

Дверь открылась и закрылась, закачались бумажные фонарики. С соседнего столика послышался переливчатый смех. Запах тушеного мяса был восхитителен.

— Поэтому—то они и захватили наш корабль. Им нужен был я, — тихо сказал Иоганнес, и Беллис закрыла глаза в знак поражения.

— Ах, Иоганнес, — сказала она срывающимся голосом.

— Беллис… — Он встревоженно протянул к ней руку, но она резким движением пресекла этот порыв.

«Ты что, думаешь, я расплачусь?» — сердито подумала она.

— Позвольте мне сказать вам, Иоганнес, что есть огромная разница между пятилетним, десятилетним и пожизненным сроком. — Она не могла заставить себя посмотреть на него. — Вполне возможно, для Мериопы, для Кардомиумов, еще для кого—нибудь Нова—Эспериум означал новую жизнь. Но не для меня… Не для меня. Для меня это было бегство, вынужденное и временное. Я родилась в Хнуме, Иоганнес. Образование получила в Мафатоне. Предложение мне сделали в Эховой трясине. А развелась я на Салакусских полях. Нью—Кробюзон — мой Дом, и он всегда будет моим домом.

Иоганнес поглядывал на нее с нарастающим беспокойством.

— Меня не интересуют никакие колонии. Никакой этот ваш долбаный Нова—Эспериум. Никакой. Я не хочу жить среди продажных недоумков, неудавшихся спекулянтов, обесчещенных монахинь, чиновников, чья некомпетентность или слабость закрывает им дорогу домой, негодующих запуганных аборигенов… Дерьмо небесное, Иоганнес, меня абсолютно не интересует море. Холодное, мерзкое, грязное, однообразное, вонючее… Меня совершенно не интересует этот город. Я не хочу жить в лавке диковинок. Это какая—то глупая постановка, страшилка для детей. «Плавучий пиратский город»! Мне этого не надо! Я не хочу жить на этом огромном, вечно бултыхающемся в воде паразите, на этом водяном жуке, высасывающем соки из своей жертвы. Это не город, Иоганнес. Это глухая деревушка меньше мили в поперечнике, и мне она не нужна… Я всегда собиралась вернуться в Нью—Кробюзон. Я не могу себе представить жизни вне него. Он грязный, жестокий, суровый, опасный (в особенности для меня и в особенности теперь), но он — мой дом. Нигде в мире нет того, что есть там: культура, промышленность, население, магия, языки, искусство, книги, политика, история… Нью—Кробюзон, — медленно произнесла она, — величайший город в Бас—Лаге.

Этот панегирик из ее уст, из уст человека, который отдавал себе отчет во всей жестокости Нью—Кробюзона, в его убожестве, в его насилии, звучал намного убедительнее, чем если бы его произнес краснобай из парламента.

— И вы хотите мне сказать, — завершила Беллис свою речь, — что я навсегда лишилась моего города из—за вас?

Иоганнес смотрел на нее как побитый.

— Беллис, — медленно проговорил он. — Я не знаю, что вам ответить. Могу только сказать, что… мне очень жаль. Это был не мой выбор. Любовники знали, что я среди пассажиров, и… Это не единственная причина. Им нужны пушки, так что, возможно, они все равно захватили бы «Терпсихорию», но… — Голос его сорвался. — Хотя, возможно, это не так. Прежде всего им нужен был я. Но, Беллис, послушайте меня. — Он взволнованно наклонился к ней. — Это был не мой выбор. Не я все это устроил. Я понятия ни о чем не имел.

— Но вы согласились с этим, Иоганнес, — сказала Беллис. Наконец она встала. — Согласились. Вам повезло, вы здесь нашли себя, Иоганнес. Я понимаю, это был не ваш выбор, но, надеюсь, вы понимаете, что я не могу сидеть здесь и делать вид, будто все в порядке, вести с вами светскую беседу, когда по вашей вине я лишилась дома… И не называйте этих двух, будь они прокляты, Любовниками, словно это какой—то титул или, там, небесное созвездие. Вы просто в восторге от них. А они ничем не отличаются от нас, у них есть имена. Вы могли сказать «нет», Иоганнес. Вы могли отказаться.