Алексей Пехов - Золотые костры

— Ага, — подтвердил Войтек.

— Мы разминулись с основным отрядом. Их что-то задержало, а время дорого. Наемники не должны начать артачиться. Это задержит войну, — продолжил золотоволосый хусар. — Опасаться нечего, господин страж.

— Не тогда, господа, — не согласился я с их беспечностью, — когда речь идет о полновесных грошах из княжеской казны. В замке могут быть длинные языки и внимательные глаза.

— Языки отрезаются, а глаза выкалываются, — равнодушно пожал плечами Радек. — Князю Горловицу служат верные люди. Все остальные уже давно гниют в ямах.

— Не беспокойтесь, господин ван Нормайенн. Эти места безопасны, — терпеливо повторил Мариуш, отхлебнув из фляги, притороченной к его седлу. — Лихие люди промышляют дальше, там, где еще нет нашей власти. Князь приказал вздернуть всех мародеров и разбойников на осинах. Вы ведь сами видели, когда ехали по тракту до Олясниц.

Да. Видел. Пара сотен трупов разной степени подпорченности, висевших на деревьях вдоль дороги. Они болтались где поодиночке, где целыми дюжинами. Порядок будущий король Чергия наводил без всякой жалости.

Или то, что он считал порядком.

Пущу мы проехали спокойно. Вокруг были лишь голые, застывшие перед приближающейся зимой деревья и желто-коричневый ковер из опавших листьев. Справа от дороги я увидел скелеты.

— С начала лета лежат, — заметил мой взгляд Мариуш.

В то время здесь шли тяжелые бои, и кости, валявшиеся там, где людей настигла смерть, были еще одним молчаливым свидетельством войны.

— Это не наши. Ольские, поэтому никто не спешит класть их в землю. Порубали, да так и бросили. — Радека останки интересовали ничуть не больше, чем встречавшиеся на пути замшелые камни. — Сейчас мертвяков, поди, можно найти даже в отхожем месте. Везде рубка шла. Кровь с лица и рук приходилось смывать по десять раз на дню.

— Ага, — поддержал товарища Войтек, и его озорные зеленые глаза были на редкость печальны.

— Лучше бы их закопали. — Владек покачал седой головою. — Не по-божески это.

— С каких это пор ты стал праведником? — ухмыльнулся Радек. — Не ты ли два месяца назад охаживал их бошки чеканом да добавки просил?

— Одно дело сражение, господин Хольгиц. Другое дело брошенные кости. Черт знает что из них получится. Появится какая-нибудь пакость, не приведи Господь, потом будем расхлебывать. Да и последняя ночь октября на носу. Ведьмы любят всякую такую дрянь.

— Ну, раз такой умный, то бери лопату и вперед, — рассмеялся Мариуш. — Лет за сто как раз всех мертвяков, что сейчас по полям валяются, зароешь. А ведьмы… Что ведьмы? Хусары колдуний не боятся.

— Оно и видно. Молодые вы. А я за жизнь всякого успел навидаться.

— Твои страшилки я знаю с пеленок, — небрежно отмахнулся Мариуш. — Не о покойниках вражеских сейчас думать надо, а о живых противниках. Моров уже месяц в осаде, а толку чуть.

— Так крепкие у него стены. А ворота жиротинцы открывать не спешат, — высказал всем известный факт Радек.

В этот момент на дорогу вылезло шестеро каких-то оборвышей. Одежда на них была драная и страшно грязная, рожи заросли бородами, а оружие, что они держали в руках, хорошим и надежным нельзя было назвать даже с большой натяжкой. Старые иззубренные бердыши, ржавые глевии, один крестьянский топор с рассохшейся рукояткой и два арбалета, тетива которых вот-вот должна была порваться от ветхости. Смердело от людей так, что, даже находясь от них на расстоянии в десять ярдов, хотелось убраться как можно дальше.

— Что это за чучела? — Мариуш остановил лошадь, разглядывая незнакомцев с некоторой толикой брезгливости.

— Коней и кошельки давайте, милсдари. Или, сталбыть, прибьем вас. Без жалости, — сказал самый грязный из оборвышей.

Они отчего-то напомнили мне тех придурков, которые пытались отобрать у меня коня в заснеженном лесу за пару дней до того, как я попал в руки маркграфа Валентина.

— Вот это поворот. — Брови Радека поползли вверх. — Больные на голову…

— Проваливайте, — дружелюбно предложил им золотоволосый хусар. — Я сегодня добрый и голытьбу не трогаю.

Надо думать, он просто не хотел подъезжать к ним и вдыхать те ароматы, что уже и так витали над дорогой.

Войтек усмехнулся и почесал нос. Он веселился из-за всей этой ситуации, так как шестерка оборванцев не внушала ему, закаленному в боях воину, ровным счетом никакого опасения. Господин Мигорцкий и два его товарища побеждали гораздо более серьезных противников, чем те, что выползли на дорогу.

Мои спутники их не боялись.

А зря.

Тот, что стоял справа, у самой обочины, намотал на руку веревку. Для всех, кроме меня, она заканчивалась свободно висящим концом, но на самом деле к ней была привязана чигиза — темная душа, внешне похожая на дырявый сыр с пупырчатыми лапами жабы.

Неприятная тварь. Она обожает Видящих — людей с очень редким даром, способных видеть души, но не взаимодействовать с ними. Чигиза — исключение из правил. Она прицепляется к Видящему и заставляет скармливать ей детей и подростков, а в ответ готова исполнять приказы человека.

Например, убивать тех, кого хотят ограбить эти разбойники.

— Напрасно вы так, милсдарь, — шмыгнул носом один из бородачей. — Грех заставляете на душу брать. Сталбыть, чванливы вы и глупы безмерно.

Брови Мариуша тут же сошлись на переносице, а рука оказалась на сабле. Больше он не улыбался.

— Я отрежу тебе язык, мразь, а затем вздерну. Ты говоришь с хусаром князя!

— О как! — сказал разбойник, а его товарищ Видящий зловеще ухмыльнулся. — Ну раз хусар… Сталбыть, можете поцеловать меня сами знаете куда. Вместе с вашим чертом-князем.

Кривая сабля с черным волнистым узором на клинке, опасно шелестя, покинула ножны, но я резко сказал:

— Не стоит, господин Хальвец! С ними темная душа.

— Не боимся мы этих крыс! — возмутился Радек, тоже обнаживший оружие.

Надо думать, они бы бросились в бой, даже если бы им сказали, что с разбойниками сам дьявол. Понимая, что остановить их у меня не получится, я швырнул знак в чигизу. Невидимое пламя тут же охватило душу, она прыгнула вбок, заставив Видящего упасть и выпустить веревку из руки.

Тварь врезалась в одного из людей, и тот заорал, так как его одежда и борода загорелись.

— Бей! Не жалей! — крикнул Радек, крутанув саблю у себя над головой и послав лошадь вперед.

Мариуш и Войтек с ревом устремились за своим товарищем, а я спрыгнул с фургона, создавая вокруг души фигуру, чтобы пламя не распространялось дальше и не задело хусар.

Когда я подскочил к чигизе, та порядком ослабла, но у нее все еще было достаточно сил для того, чтобы попытаться присосаться ко мне. Я встретил ее кинжалом, ударил прямо в обгорелое желеобразное тело, чувствуя, как ее сила переходит в клинок.