Выжигаю имена в сердце своем (СИ) - Светлая Надежда

Отсалютовав на прощание, Маркус ещё раз окинул Профессора изучающим взглядом и направился прочь.

— Ну что же, — неловко улыбнувшись, Профессор неспешно пошёл к выходу из головного здания в сторону своей тихой обители, — поведайте мне вашу историю. Как вы решились на такое рискованное предприятие — в одиночку отправиться на другой континент? Где и при каких обстоятельствах столкнулись с господином О Де Фолем?

Голубые глаза Яна судорожно бегали по Центру, не поспевая за градом вопросов.

— Окажите милость, поведайте мне о таких мелочах. Вам не тяжело, и мне в радость. Немощному старику нелегко приходится в таком месте, где толком ничего интересного не происходит. Остаётся тешить себя чужими историями, героем которых я не стану. И потом, как вкусную конфетку в пёстрой обёртке, я стану медленно её разворачивать перед другими изголодавшимся, чтобы хоть как-то отвлечься от беспрерывной работы.

Температура в здании резко контрастировала с уличной. Внутри было тепло, сонно и спокойно. Снаружи воздух отрезвлял, наполняя лёгкие новой порцией свежего кислорода. Узкие дорожки, подсвечиваемые розовым светом заходящего солнца, выводили ряды уставших лаборантов из своего лабиринта, как если бы в начале небольшой процессии шла утка-наседка, ведущая покорных жёлтых утят за собой.

— Наука, безусловно, забавная игрушка, особенно на первых порах, — произнёс Профессор, раскрывая перед Яном знакомую светлую дверь, у которой ранее неловко стоял наримец вместе с Маркусом, — но опасная. Когда мы были юнцами, нас распирало от энергии, желания творить, быть в числе просвещённых. С возрастом пыл поубавился, приоритеты изменились. Чем больше мы постигали, тем больше мы отдалялись от себя в юности. Терялись в водовороте «надо» и «запрещено», «хочется» и «нельзя».

Слова Профессора тугой тетивой натягивались в стенках его ноющего сердца, отдавали прогорклостью красного вина в опустелых подвалах, крупными хлопьями смога оседали на улицах мёртвого города. Что-то тёмное, неподвластное пониманию, давящее на сознание, присутствовало в притворно лёгкой манере, невесомо, сумрачной тенью прикрывая прорехи между платами безграничной человеческой вседозволенности.

Башазаг бесшумно следовал позади, слушая жалобы одинокого мужчины.

— Не бойся меня. Это я так привлекаю внимание людей неравнодушных. Возможно, в чьих — то сердцах ещё жив огонёк внутренней магии — веры в себя и свои возможности. Притеснённым туго живётся в мирное время.

Яков какое-то время всматривался в алый закат, влекомый далёкими мыслями, не обременённый ни временем, ни пространством. Заперев себя в вымышленном мире и не имея желания сопротивляться эгоистичным прихотям, он утопал в зыбучем песке гнусных пороков. Когда он обернулся, его и без того худое лицо казалось осунувшимся. Тёмные круги залегли под некогда весёлыми светлыми глазами. В закрытом помещении запах алкоголя стал более ощутим.

— Не принимай слова старика всерьёз. Навожу ненужную смуту в мирное время. Зато ты бы видел себя со стороны, — лёгкая улыбка тронула губы, но в глазах читалась усталость. — Так внимательно меня слушал, что мне даже самому показалось, что всё сказанное мной — правда. Я лишь пустил пыль в глаза, изобразив из себя личность загадочную и мистическую.

Указав ладонью на длинный диван изумрудного цвета с десятками маленьких клетчатых подушек, занимавших большую часть его поверхности, Профессор быстро сгрёб их в охапку и кинул на ближайший подоконник, радушно предоставляя место редкому гостю. Устроившись в соседнем кресле, мужчина положил ногу на ногу и подпёр подбородок рукой.

— Вкратце я знаком с вашей ситуацией. Конечно, с позволения вашей семьи и Лесьяра Рут. Но не они носители недуга, а вы. Они могут описать то, что видят, но не то, что чувствуете вы. Я не ваша мама, папа, тётя или брат. Вы не должны испытывать передо мной ни чувства ответственности, ни чувства стыда или раскаяния, так что можете спокойно поведать мне о вашей особенности. Готовы начать?

Прежняя атмосфера грусти и призрачной утраты улетучилась вместе с отрешённостью в движениях, которые выдавали в Профессоре человека живого, сломленного, но в тайне надеющегося. Вернувшись к исполнению своей обычной роли, Яков стал безлик, как и сотни его предшественников, как и сотни его последователей.

* * *

Харчевня на первом этаже гостевого дома никогда не была тихим местом, и сегодняшний день не стал исключением из правил.

На кухне бурлила привычная гостям похлёбка из чечевицы, резные подносы из-под десертов пустовали, завлекая мелкую живность мучными крошками. Служебный персонал медленно плавал между раздосадованными зеваками, которым не дали игрушку на потеху. Ян устало плёлся на второй этаж, невесело глядя себе под ноги. После полуночи мало кто оставался на первом этаже. Даже самым отчаянным гулякам требовался отдых, чтобы с утра выполнять свои привычные обязанности — бороться за общее дело или против него.

Наримец дважды постучался в забронированную ими комнату и немного подождал, пока не услышал одобрительный возглас. Сгорбившись над прикроватной тумбочкой, Маркус искал на узкой полке кухонные ножи. На протяжении недолгого путешествия они успели показать себя как верные друзья, не только пригодные для готовки на скорую руку, но проявившие себя и в более опасных ситуациях.

Затачивая ножи друг о друга методичными неспешными движениями, северянин наполнял комнату неприятным скрежещущим звуком. Хоть ему было невтерпёж узнать у Яна, какие прогнозы ждали его, и о чём можно было говорить на протяжении семи часов, сидя в небольшом домике, он вежливо сдерживался.

Тем не менее, Маркус всё же завистливо признавал, что там было, на что смотреть, начиная с самой личности Якова, отхватившего весьма завидный клочок земли. Мечник и в подмётки не годился Профессору в сфере науки и техники, но в душе теплилась надежда, что ростки дружбы успели дать корни, и Ян не сможет безболезненно покинуть Маркуса. Эта мысль была эгоистична и самонадеянна, однако, рыцарь был готов сделать всё, чтобы Башазаг и дальше оставался подле него, даже если бы это означало полностью привязать наримца к себе.

Ян устало побрёл к кровати, бросил верхнюю одежду с краю и плюхнулся лицом вниз на пружинистый матрас. Испустив протяжный стон недовольства, он побил руками и ногами по воздуху, напоминая маленького озлобленного на мир ребёнка. Успокоившись, Ян апатично перевёл взгляд на Маркуса.

— Тебе случайно не надо в Пантон? Или знакомым, которые незаконно поставляют живой груз в восточные края?

Рука дёрнулась, один нож соскользнул с другого, краем лезвия пройдясь по подушечке указательного пальца. Тонко прочерченная розоватая линия протянулась на две фаланги. Мечник положил кухонные ножи обратно в шкафчик.

— За какого мерзавца ты меня принимаешь? Всегда было интересно это узнать.

— Значит, ты этого не делал?

— Этого я не говорил.

— Так у тебя есть такие знакомые или нет?

— Что ты там, вообще, забыл? Это тебе не Панпуг и, тем более, не Пансо. У вас народ более дружелюбный, чего нельзя сказать о наших соседях с востока, хоть нас и разделяет хрустальная корочка льда. На самом деле. Отношения между нами примерно такие же, — мечник испустил протяжный вздох, полный неприязни и хандры. — Они не любят чужаков и будут враждебно относиться к нам с самого начала. Был там как-то раз, меня потом по косточкам собирали. Медленно и неохотно. До сих пор перед глазами их презрительные лица, словно вместо человека, они таракана увидели.

— Возможно, у меня с ними с самого начала будет больше шансов, чем с тобой.

— За все свои старания я получил только холодок в словах и действиях. Разбиваешь мне сердечко. Уйду от тебя, горькими слезами плакать будешь, — прикрывая лицо ладошками, Маркус сгорбился и театрально отвернулся, изображая глубоко обиженного человека.

Ни один вечер не обходился без подобного рода выходок, так что Ян нашёл способ вытащить друга из унылого состояния. Вставать с кровати крайне не хотелось, но чем дольше северянин находился в пограничном состоянии между понурым волком-переростком и пищащим от недостатка любви щеночком, тем больше требовалось времени на его исцеление и возвращение во взрослое состояние.