Марья-Искусница и Хозяин костяного замка
Дни шли за днями, недели за неделями. Я исправно разносолы готовила, замковый люд радовала, Мерлину в башню его захламленную носила – и ведь иногда даже головы не поднимет, не улыбнется: склонится над столом своим, мешает что-то и не видит больше ничего.
Я поднос с едой на стол ближайший поставлю, за Мерлином понаблюдаю – уж очень он увлечен во время работы, бормочет что-то, бранится, - на яйцо жар-птицы полюбуюсь и выхожу. А там дверью посильнее хлопаю, чтобы отвлекся и поел хоть, и бегом вниз по лестнице – уж очень ругается он вслед.
- Марья, - сказал один раз сурово, от зелий своих оторвавшись как раз когда я из мастерской его сбежать собиралась. - Ты же должна ступать медленно, величаво, как у вас на Руси принято.
- Я могу, - подтвердила я и, чтобы не сомневался, глаза опустила, голову, наоборот, гордо подняла, и павою прошла от стены до стены, на колдуна искоса поглядывая, улыбкой нежной одаривая.
- Вижу, - сказал он хрипло, меня взглядом затуманенным провожая. – Так о чем это я? Кхм. Да. Да. Вижу. Тогда почему от тебя столько шума? Тебе отвлекать меня не совестно?
- Совестно, - пробурчала я, у двери замерев. – Но и на щеки смотреть твои впавшие, свет мой ясный, сил никаких нет. У меня все из рук валится, если вокруг кто-то некормленный остался. Так что лучше ты на меня рассердишься, но достаточно сил будешь иметь, чтобы зелье приготовить. А то упадешь от голода, и что тогда? Мужчина должен быть широкий и лоснящийся, чтобы конь под ним кряхтел, а не доходягой каким-то!
Мерлин раз, два моргнул, поволока из глаз его пропала – и сощурился он.
- Да уж, - ответил едко, - вижу, что не будет мне покоя, пока зелье не доделаю. Иди уж, кормилица моя. А хлопнешь еще дверью – она тебе в следующий раз что-нибудь прищемит, - снова меня оглядел и добавил. – Что-нибудь красивое.
***
Времени свободного у меня оказалось много. Я и с брауни мелкими уже замок потихоньку мыть начала, и кладовые перебирать, и платье себе перешивать – а мало мне работы все равно, к большему я привыкла. Задумала я в свободное время Мерлину подарок сделать - ковер еще один соткать с жар-птицей, на ветку слетевшую за яблоком. Чтобы всю жизнь вспоминал меня, когда я уеду! Попросила у Эльды ниток да раму ткацкую, и пока светло было меж завтраком и обедом, знай себе привычно челнок гоняла, узор набирая.
А когда глаза болеть начинали, выходила я на озеро с слугами-воронами рыбку половить или в лес грибов-ягод набрать. Но чаще в саду чудесном гуляла, который вокруг донжона разбит был.
Сад этот рос в несколько колец, дорожками разделенных, и чего только тут не было! И травы заморские, и апельсины хишпанские, и персики персиянские! И деревья с листьями пышными, кои садовник пальмами называл, и лоза, которая первые этажи башни увивала. А цветов! Видимо-невидимо! Но больше всего мне нравилось за волшебными растениями наблюдать. Видела я и папоротник наш русский, который каждую ночь призрачным цветком расцветал, и черный шиповник с цветками огненными, и дерево поющее с корнями живыми, как руками к себе компост подгребающими, и мандрагору, что сама из земли выкапывалась и на солнечную сторону закапывалась. Волшебные древа и травы по всему саду росли, но ближнее к башне кольцо только из них и состояло.
Старенький садовник вотчину свою очень любил, и про траву каждую мне целый день готов был рассказывать. Да и сама я отсюда часто брала листья и травы для готовки.
Кого не встречала я в замке и вне его – человека или существо волшебное, - всяк меня привечал, всяк здоровался. Вот что вареники с картошкой делают! Лучше всякого приворота работают!
Видела я за эти дни много зверей – все они приходили к колдуну, и всем он помогал, никому не отказывал. Как-то стояла я у окна кухни, лук чистила, а прямо через ворота олень с оленихой пришли. Олень-то, красавец, свободно шествовал, а олениха, видно, что брюхатая, на одну ногу припадала, еле ковыляя. Остановились они в саду чудесном, вышел к ним Мерлин, и давай олениху на полянке напротив окна кухонного осматривать.
И гладил ее, и уговаривал ласково. Руки на башку пятнистую положил, прошептал что-то – легла олениха послушно на бок, глаза закрыла. Олень рядом тревожно переступал копытами.
- Помогаю я ей, помогаю, король лесов, - успокаивающе рассказывал ему колдун, - не причиню вреда и больно не будет. Правильно сделал, что ко мне ее привел. Говоришь, волки напали, отбиться смог? Придется в лес мне сходить. Уговор у нас был, что не трогают они оленят и олених, которые потомство ждут. А нарушили – будут наказаны.
Олень рога ветвистые склонил и слушает внимательно. А Мерлин, пока говорил, и раны на ноге и боку зельем каким-то протер, и зашил иглой острой – олениха даже не дернулась.
И так отточены были его движения, так он ворковал со зверями лесными, что я стояла и млела, и улыбалась. Волосы рыжие солнышко высветило, глаза строгие, внимательные, губы, когда шил по живому, поджал… тепло мне было за ним наблюдать.
А когда закончил он, оленихе что-то прошептал – и проснулась она, поднялась.
- Еще несколько дней хромать будешь, - сказал он ей. – А затем пройдет все.
Ушли звери. Мерлин инструмент и горшочки с зельями свои собрал и меня увидел. Я за окно-то и спряталась. А сама стою и улыбаюсь – и чего засмущалась?
