Мистер Вечный Канун. Уэлихолн - Владимир Торин
— Первый — от хвори, второй — от зависти, другой — от черного глаза, еще — от грязных пересудов, и от крови чужой, да от мыслей дурных, самый же последний, седьмой, — от гостей незваных…
После чего приподняла половик и положила под него заговоренную нить. Если в точности следовать маминым инструкциям, то затем ей нужно было трижды плюнуть через плечо, причем непременно через левое и непременно за порог, да еще и обновить мелом черту на входе, но Клара лишь нарочито громко хлопнула дверью — это должно было успокоить маму. Сама она в подобные глупости не верила, но разубеждать помешанную на своих оберегах старуху было выше ее сил.
— Все готово, мама! — сообщила Клара, задрав голову.
— Тогда поднимайся, — раздалось сверху. — Не терпится узнать, что тебе удалось выяснить!
О, ну разумеется, ей не терпелось…
В последние дни мама сама на себя не походила. Если до недавнего времени она днями напролет или игнорировала Клару, почти не разговаривая с ней, или же, напротив, часами изводила дочь нескончаемым ворчанием, то неделю назад в ней будто что-то перемкнуло. София Кроу достала из комода старый фотоальбом и сидела, склонившись над ним, с утра до вечера листая ветхие страницы и разглядывая фотографии, на которых была ее прошлая жизнь. Откладывая фотоальбом в сторону, она принималась расхаживать по комнате с задумчивым видом, бормоча себе под нос: «Ветер меняется… ветер меняется…» А этой ночью произошло и вовсе нечто странное: Клара проснулась и увидела, что мама стоит у ее кровати и глядит на нее. «Ты должна кое-что сделать», — сказала она. И дочь сделала…
Клара с тоской поглядела в потолок.
— Может, я сначала приготовлю ужин, а потом поговорим?
— Ты смерти моей хочешь?! — раздраженно крикнула мама. — Ладно, вари уже этот чертов ужин! Все равно он получится мерзким!
Клара лишь вздохнула — ее мать неисправима: даже из могилы она глядела бы на дочь с осуждением из-за того, что та ее, видите ли, неправильно закапывает…
Не став отвечать, Клара отправилась на кухню и принялась рыться в буфете в поисках того, что бы приготовить. Выбор был невелик: тыквенная каша или каша из тыквы. Вот и все разнообразие.
Первым делом Клара поставила казанок с водой над лампой — пока тот еще подогреется… а затем взялась за нож и принялась нарезать тыкву мелкими кусочками.
Взгляд Клары сам собой уткнулся в висящий на стене старый отрывной календарик. Из этого календаря были безжалостно вырваны все странички, кроме одной, число и месяц на которой закрывало большое чернильное пятно. Чуть ниже теми же чернилами почерком самой Клары было выведено:
«Я ее потеряла».
Если родовое проклятие Кроу и существовало, то таким образом оно настигло Клару.
Она и сама не знала — не помнила, что произошло в тот день и что она потеряла, но при этом отчего-то была абсолютно уверена, что прежде не могла представить себе жизни без этой вещи. Лишившись ее, она все равно что умерла. Человек из нее ушел, его место заняла безразличная ко всему птица, та самая Ворона, у которой — вот ведь некстати! — такая короткая и никчемная память.
Каша тем временем уже томилась в казанке — Клара мешала ложкой варево, а мысли ее неслись в прошлое, ровно на двадцать три года назад, в тот день, когда это случилось.
В очередной раз в памяти всплыло то дождливое утро. Она сидит здесь, на этой же кухне, и в ярости вырывает страницы из календаря. Слезы капают на стол, их не остановить, им не прикажешь. Ей больно. Так больно, что хочется не просто плакать, а грызть стены. Ей больше незачем жить, ей теперь безразлично, какое завтра будет число. Она берет чернильницу и заливает Тот День навсегда. Как будто это может хоть что-то исправить. Сжимая зубы от горя, она выводит чуть ниже: «Я ее потеряла», а потом…
— А потом я просто сошла с ума, — пробормотала Клара. — Всего лишь свихнулась. Так говорит мама и… — Она втянула носом запах из казанка и поморщилась. — Ну вот, ты снова так задумалась, что каша пригорела!
Поспешно убрав казанок с огня, Клара заглянула в него — нет, все не так уж и плохо, она успела вовремя. Проворно зачерпнув кашу большой ложкой, Клара наполнила тарелки и, подхватив их, поднялась наверх, в комнату матери.
Стоило Софии Кроу учуять душистый сладкий (почти даже не прогорклый) запах каши, как она тут же привстала с кровати, где до того раскладывала перед собой какие-то непонятные камушки, засушенные пучки травы и сплетенные из крапивы мешочки.
«Должно быть, мастерит очередной бессмысленный оберег, защищающий от счетов за воду», — угрюмо подумала Клара, придвигая стулья поближе к крошечному колченогому столику.
— Что это у тебя там такое, мама? — спросила она, усевшись и взяв ложку. — Помогает от темных мыслей?
Старая и худая, как гвоздь из гроба, женщина прошаркала к столу, села напротив и осуждающе взглянула на дочь поверх очков в громоздкой оправе. В мутных стеклышках отражался огонек горящей на столе свечи.
— Ну конечно, ты не знаешь, что это, Клара, — с досадой в голосе сказала мама. — Ты же меня никогда не слушаешь. А между тем я не один раз говорила, что крапива обладает защитным свойством от злых умыслов. Ее только нужно правильно сплести…
— Ага, и слова особенные прошептать, — устало кивнула дочь.
— А как же, — не уловила иронии София Кроу. — Куда же без слов? Когда плетешь из крапивы, говорить нужно: «Стебель под стебель и стебель сверху. Злые умыслы сплетаю-переплетаю-завязываю. Тебя, незванку, от моего порога отваживаю. Да будет так!» Последнее лучше повторить три раза. Затем мешочек нужно отнести и оставить под дверью той, кого хочешь отвадить.
Клара едва себя сдержала, чтобы не закатить глаза.
— Были бы они у меня с собой, твои крапивные мешочки, мама, я бы положила их у ворот Кэндлов, — сказала она. — Я как раз шла мимо Крик-Холла и…
Мама ожидаемо вспыхнула.
— Как тебя туда занесло?! — воскликнула она. — Сколько раз я запрещала тебе подходить к тому дому?!
— Я пытаюсь найти нить,
