Грезящая империя (СИ) - Крупкина Дарья Александровна "Мэй"

— Нет-нет, я и не предлагаю! Просто хочется скорее дойти до места.

— А там что?

— Начнется настоящая работа. Если бы вход в останки Ша’харара сопровождала приветственная табличка, его бы уже нашли.

Берилл предоставил знающим людям вести их в нужном направлении. Сам же он наслаждался простором. Местность тут была холмистой, но хорошо просматриваемой. Каменистую землю покрывали пучки трав и метелки многолетников. Берилл знал, что именно они пойдут на корм лошадям.

Агат тоже вылез из повозки и взобрался на коня. Он ужасно разозлился на Берилла, который не хотел позволять ему скакать верхом, но лекари поддержали, и Агат сдался. Но сидеть всё время в повозке он, конечно же, не мог. Поэтому тут же пришпорил коня и ускакал вперед, а пыль из-под копыт окутала повозки.

Южнее пустоши переходили в плодородные земли, которые засеивали зерном, но дальше на востоке лежали песчаные пустыни. Точка Каэра находилась близко к ним, но, к счастью, еще в степных пустошах.

После обеда солнце окончательно перестало показываться из-за облаков, Берилл опасливо посмотрел на небо и заметил высоко кружившегося ястреба.

— Дождя не будет, — сказал Каэр. — Бури обычно приходят с севера. Считается, что с нагорья, но на самом деле, это не совсем так.

— То есть их бояться не стоит?

— Ближе к пустыне можем попасть наоборот в суховей, но я могу ошибаться. Я не погодник.

Такие ученые у них тоже были. Берилл справедливо рассудил, что для первой экспедиции они пригодятся больше, чем многочисленные историки.

— Своеобразное место для города, — усмехнулся Берилл. — Ша’харар строили в пустошах.

Каэр пожал плечами:

— Кахар стоит не так далеко от него. А это столица империи.

— Да, и постоянно страдает то от бурь, то от засухи. Но река дает ключ к торговле, зерно с юга, другие государства на севере. У Ша’харара таких преимуществ нет.

— Он не был столицей. Скорее, большой библиотекой, центром мудрости древних. Всё хранилось под землей, поэтому не боялись погоды. Может… может, там даже есть что-то, что позволит узнать тайну исчезновения древних.

Берилл улыбнулся:

— Когда Агат был маленьким, он очень хотел выяснить. Потом вырос и узнал, что над тайной бились ученые, но никому она не далась.

Каэр пожал плечами:

— Ша’харар до нас тоже никто не находил.

Берилл задумался. Он никогда не жаждал биться над загадками. Конечно, его тоже интересовало, почему исчез могущественный народ. Но он знал, что империи возникают и разрушаются, это естественный ход вещей. Вызывало любопытство, почему столько древних городов оказались брошены, исчезли ритуалы и целая культура, даже магия стала другой.

Но Берилл не знал ответов на эти вопросы и не думал, что станет счастливее, если отыщет их. Куда больше его интересовала нынешняя проблема с орихалком. Или жрецы, которые ради веры в свое пророчество готовы убить принца. Конкретные вещи и проблемы, которые Берилл хотел решить.

Та цивилизация называлась Гленнохарской империей и считалось, что ее остатки ушли на восток, где то ли основали Дашнадан, то ли слились с местными дашнаданцами. А здесь всё развалилось на мелкие королевства, которые долго грызлись между собой, прежде чем шеленарские владыки не смогли объединить большую часть в новую империю.

Каэр снова достал орихалковое устройство и что-то в нем подкрутил. Берилл знал, что оно как-то связано со звездным небом и отражает созвездия даже при солнечном свете.

— Мы можем остановиться? — Каэр обернулся к Бериллу. — Или я просто догоню. Мне нужно свериться с картами.

— Устроим привал. И лошадям, и людям надо отдохнуть.

Берилл отдал команду, и она по цепочке передалась вперед по каравану. Тут же лошади остановились, повозки поставили полукругом, слуги начали разводить костры, и Берилл подумал, что и сам ужасно голоден и не отказался бы от горячей еды.

Ашнара сидела на ступеньках своей повозки, такая же красивая, как и всегда. Для поездки она сменила вычурные платья на традиционное имперское, темное и глухое, никаких воздушных тканей или узоров. Правда, имперские женщины носили не так много украшений, а на груди Ашнары покоилось несколько кулонов из необработанных камней. Светлые волосы она собрала в небрежный хвост, перевязанный лентой.

Прищурившись, Ашнара посмотрела на Берилла:

— Мне нужна медуница.

— Это что-то живое?

Ашнара фыркнула:

— Не надо казаться глупее, чем ты есть. Тебе не идет.

— Я всё равно понятия не имею, как выглядят эти цветы. Зачем тебе?

— Для вкуса. Зелье, над которым я работаю, получится мерзким.

— Так оно для меня?

— Конечно. Ты же не думал, что я прекращу попытки?

— Оно же не на крови Агата?

— О нет. Твой брат просто мне помогает. Я бы не доверила кому-то другому.

— Где он?

— Ушел.

Ашнара махнула рукой, и Берилл наконец-то спешился. Он хотел провести больше времени с Ашнарой, но сначала нужно отыскать Агата. Что наговорил ему отец, тяготило Берилла, он предпочитал выяснить.

Отдав коня слугам, Берилл скользнул между составленными повозками, но не сразу заметил Агата. Или, точнее, не понял, что тот делает. А когда осознал, Берилл остановился, не желая подходить ближе и тревожить.

Агат сидел спиной, но так, что Берилл видел перед ним медную чашу, в которой ровно горел огонь. Приложив левую руку к груди, правой Агат брал с блюдца кусочки ароматного дерева и кидал их в пламя. Густой дымок поднимался вверх.

Берилл узнал щепки — латмаран, дерево памяти. С ним совершались вот такие короткие огненные жертвоприношения, когда не было возможности или желания ставить свечи на алтаре в храме.

Агат проводил ритуал памяти. Обычно они совершались после смерти родственников, чтобы дать им дополнительную энергию для перерождения. Иногда могли и сильно позже, как знак того, что об умершем до сих пор помнят.

Пока кто-то сжигает ароматное дерево, а его дым устремляется к небесам, в памяти хотя бы одного живого сохраняется мертвец. И это дает ему силы следовать путем пяти добродетелей в новом рождении.

Берилл осторожно шагнул назад, тихонько, не желая мешать брату. Ни он, ни Агат не были религиозны, но это не значит, что они ни во что не верили. Развернувшись, Берилл зашагал между повозками, думая о том, кому Агат мог посвятить ритуал. Недавно никаких смертей не происходило.

Обычно огненное жертвоприношение совершали по родственникам. После гибели Алмаза, когда Берилл наконец-то встал на ноги, он ставил свечи в храме и сам тоже провел несколько уединенных ритуалов. Неужели Агат вдруг решил вспомнить Алмаза?

Берилл много думал о том, что сказал Агат. Как Алмаз смотрел за его наказаниями. Берилл предположил, что отец мог его заставлять, считать, что так воспитывает наследника, и это не значило, что Алмазу нравилось.

Агат пожал плечами. Не возражал.

— Я был маленьким, — сказал он. — Не помню деталей. Даже боли особо не помню. Только обиду, я не понимал этих наказаний. И того, почему мой старший брат так спокоен.

Берилл подозревал, Алмаз вряд ли мог что-то сделать. Но думать об этом всё равно неприятно. Берилл мог понять обиду Алмаза.

Впервые сам Берилл задумался, что его старший брат не был таким идеальным, каким стал казаться после смерти. Безусловно, благородный наследник империи, верный и добрый. Но в то же время именно Алмаз часто отмахивался от Агата, заявляя, что тот еще слишком маленький для «взрослых дел». Берилл этого не понимал, ему было интересно с Агатом. Но на самом деле, это благодаря Бериллу они дружили втроем.

А еще Алмаз был самым религиозным из них. Агат вообще не ходил в храм без необходимости. Бериллу тоже не нравился удушливый аромат благовоний — и он видел, как жрецы мучили Агата, поэтому не доверял им. Но Алмаз часто бывал в храме, постоянно цитировал Заветы добродетелей, и молитвы удавались ему лучше уроков фехтования.

Как-то раз Алмаз с тоской сказал, что если бы его жизнь не была предопределена с того момента, как он родился первенцем императора, он бы наверняка занялся наукой или ушел жрецом в храм.