Анастасия Парфенова - Танцующая с Ауте. Трилогия

– Ваше Величество, дозволено ли мне задать вопрос?

Ого! В ход пошла тяжелая артиллерия: высокий аррский этикет. Согласно неписаным правилам Эйхаррона, если я соглашусь выслушать этот вопрос, мне не позволяется интересоваться, чем он вызван и что подразумевает. Впрочем отвечать меня тоже никто вынуждать не собирается.

– Задавайте.

– Почему вы мне это показываете… и рассказываете? – Я поняла, что он имеет в виду не только и не столько последний разговор.

Хороший вопрос.

– Потому, что я надеюсь вас использовать в своих далеко идущих планах, – совершенно правдиво ответила я. – Кроме того, благодаря самоуверенности Тэмино вы уже знаете столько, что еще немного секретов ничего не изменит.

Под безмятежностью моего ответа таилась угроза, и такой мастер шпионских комбинаций, как этот, не мог ее не ощутить.

– Полагаю, действия Матери тор Эошаан не во всем соответствуют вашим… желаниям, – тон его был тщательно нейтрален, но слова – на грани допустимого. Не будь сейчас на кону жизнь этого человека, я бы ему показала, где раки зимуют.

– Леди тор Эошаан… очень талантлива. В некоторых областях – неподражаема, и одного этого достаточно, что бы игнорировать некоторое ее невнимание к… второстепенным вопросам, – я повернулась к нему и улыбнулась холодно. – Кроме того, мои желанияи мои приказы– отнюдь не одно и то же.

– Я запомню, торра, – и, дождавшись кивка ушами, он отошел на несколько шагов.

Мы все той же разношерстной компанией шли по набережной, и прохладный, соленый бриз, доносившийся со стороны моря, успокаивал и одновременно тревожил. Где-то сейчас Аррек? И что он там делает?

– Хорошие вопросы, valina. Оба. – Голос, раздавшийся рядом, заставил резко повернуться, инстинктивно прижав к голове уши. Не часто Раниелю-Атеро удавалось вот так незаметно подобраться ко мне. В его взгляде было беспокойство и вопросы, не имеющие отношения к тем, о которых он говорил. Я не в состоянии еще была обсуждать Тая, по молчаливому соглашению мы полностью проигнорировали этот инцидент.

– Учитель, – легкий извиняющийся поклон. Потом задумчиво, как будто для собой себя: – Странно, что до сих пор никто не заговорил об Арреке. Знаете, я не понимаю, почему никто не возмущается. Ладно я, влюбленная дура, ему слова поперек сказать боюсь. Но почему под дверью не выстраиваются делегаты возмущенных кланов? Почему мне никто не советует приструнить собственного консорта? Прекратить его вмешательство в дела, которые не касаются ни смертных, ни тем более мужчин?

– Возможно… – также задумчиво ответил древнейший, – …ваши подданные мудрее вас, Хранительница.

А это еще что может означать?

Мы шли бок о бок. Учитель и ученица, наверное, мы понимали друг друга слишком хорошо для двух высокородных эль-ин. Но не сейчас. Не сейчас.

Тэмино с темным эльфом были опять погружены в очередной спор, к счастью, не о сути смерти и жизни. На этот раз дискуссия касалась роли женщины и разницы полов вообще – и обещала быть куда более жаркой, чем теоретические рассуждения, в которые эта парочка была вовлечена ранее. Остальные благоразумно держались на безопасном расстоянии. Моя охрана смешалась с охраной Тэмино и рассыпалась вокруг, успешно притворяясь полупьяными гуляками. Ворон плелся чуть в стороне, не предпринимая бесполезных попыток слинять куда-нибудь подальше.

Во всем вокруг было что-то нервное, острое, отрывистое. Будто наши сердца выбивали смутно-тревожное стаккато.

Кесрит запрыгнула на тонкие перила ограды, отделяющей набережную от тихо рокочущего океана, и шла так, погрузившись в свои собственные мысли. Руки ее, поддерживая равновесие, танцевали, точно крылья диковинной птицы, волосы развевались на ветру клочьями прохладного тумана. Женщина-сон, женщина-видение… Красиво.

– И уж во всяком случае, – все так же щурясь на солнце, сказал Раниель-Атеро, – я не думаю, что у кого-то хватит дури прийти с подобным к вам, Хранительница. Что отнюдь не означает, что с самим лордом-консортом никто не пытался проводить… беседы.

– А! – Это все, что я смогла сказать. И впилась клыками в язык, прежде чем с него сорвался вопрос.

– Совершенно бесполезные, – ответил учитель на не заданный вопрос. – Ты нашла себе упрямого мужа, Анитти.

Использование детского имени на мгновение заставило меня растеряться, а сен-образ, советующий закрыть на этом данную тему, – помрачнеть. Остановились. Я облокотилась на перила и смотрела на безмятежный профиль древнейшего, четко вырисовывавшийся на фоне ярко-желтого неба. Черные волосы, белая кожа – он тоже был красив. И нереален, точно изваянная в мраморе статуя.

– Учитель, что вы можете мне сказать по поводу сегодняшнего эксперимента Тэмино? – Я переключилась на дела, оставив все личные вопросы где-то далеко за границами сознания.

– Рано еще что-либо говорить. Сегодня она посеяла семена… И надо дать им время, чтобы прорасти. А затем собрать урожай, – было очень странно слышать от древнейшего почти человеческую аналогию. – С другой стороны, социальные последствия всего этого… «цирка» могут быть весьма… Как бы это сказать на человеческом языке?

И он выпустил ироничный сен-образ, общий смысл которого сводился к тому, что хаос, при всех его недостатках, может быть и полезен, если умело обращаться с ним.

– И мне понравилось, как ты справилась с ситуацией там, в Саду. Быстро, расчетливо, страшненько, и в своем собственном неповторимом стиле. Воскрешенные находятся под впечатлением и дважды подумают, прежде чем ввязываться в авантюры с освобождением порабощенной родины. Общественное мнение в полном замешательстве и, значит, управляемо. А публичная казнь, да еще с привлечением северд-ин… Многосторонний ход.

Я застыла на середине шага, пораженная неожиданными словами. Не то чтобы Учитель был скуп на заслуженные похвалы, только вот заслуживала я их чрезвычайно редко. Если это, разумеется, была похвала, а не наоборот. Я вскинула глаза на остановившегося древнего и… потерялась во всепоглощающей синеве его очей. Как полночное небо, как бездонный океан, как Бездна, которой нет названия. В его глазах вспыхивали и гасли звезды, далекие силы сталкивались, рождая новые жизни и галактики. Это существо, стоящее передо мной, было древнее самой Эль, древнее Эль-онн, старее, чем все, с чем мне когда-либо доводилось сталкиваться. И я тонула, тонула в полночной синеве его глаз, даже не пытаясь вырваться или сопротивляться, зная, что отпущена буду лишь его милостью.